Следом тоже проделывает вторая, третья…И так — все двенадцать. Обе моих руки теперь в ранах и кровоточат, а мне ведь сегодня идти к женихам. После того как из последнего блюдца моя кровь попадает в крайнюю чашу, женщины замирают вновь. И тут появляется ещё одна участница представления. Она несёт поднос с порошком. Нежно и напевно произносит ритуальные заклинания и сыплет порошок в чаши. Жидкость в них окрашивается в разные цвета и бурлит, шипит, пенится, вот-вот хлынет через край. Но у самого края — откатывается назад, успокаивается и обретает прежний мутновато-бесцветный оттенок. Лишь в одной чаше жидкость остаётся цветной — нежно-голубой.

— Нежно-голубой! — выкрикивает женщина с подносом, решив поработать кэпом.

Женщины ликуют:

— Цвет явил себя! Цвет выбрал её!

А мне хочется воскликнуть: «Вы серьёзно? А спросить нельзя было? Я и так знала, что нежно-голубой — мой цвет».

Но воздерживаюсь от комментариев.

Женщины поздравляют меня, смазывают раны на руках благоухающим кремом, из-за чего тонкие порезы исчезают буквально на глазах.

«Жрицы цвета» наконец раскланиваются и уходят.

И тогда баронесса, что во время ритуала сидела и дремала на стуле в углу, встаёт, берёт меня за руку и говорит:

— Вот и славно, теперь мы сможем выбрать вам наряд.

Мы возвращаемся в «мою» комнату, баронесса распахивает шкаф, и вот тут-то я немею. Словно попала в костюмерную театра — передо мной пёстрые наряды всех эпох и фасонов, сшитые из всех видов материалов, какие только человечество додумалось использовать для одежды.

Глаза разбегаются и дыхание перехватывает. Потому что замкнуть нечто в голове женщины могут две фразы — «мало одежды», «много одежды».

Здесь — даже чересчур.

Вместе с баронессой перебираем платья. Останавливаемся на бледно-голубом, расшитом хрустальным бисером и жемчугом. Оно в моём любимом, викторианском, стиле. Одеть такое платье — настоящий квест. Мне самой бы ни за что не совладать со всеми этими приспособлениями и юбками. Кроме баронессы помогает целый штат служанок. Платье оставляет открытыми плечи и руки, подчёркивает талию, тянется сзади красивым шлейфом.

Наконец, я одета. И тогда меня усаживают перед зеркалом, чтобы заняться причёской. Туалет довершают тиара и колье из голубой шпинели[1]. Вот теперь я принцесса! Вне всяких сомнений. Только вот радости такое открытие не приносит совсем.

Смотрю на себя в зеркало — холодную, голубовато-серебряную, — и чувствую мёртвой и чужой. Словно правительница ледяного царства явилась во дворец. И скоро умертвит всё своим морозным дыханием.

Кажется, даже служанки ёжатся и перешёптываются. А затем раскланиваются и поспешно покидают покои.

Тогда баронесса говорит:

— Её Величество королева Юлия Атомикская желает напутствовать вас.

И застывает в реверансе.

Дверь открывается, медленно вплывает королева. Алая, живая, яркая. Одним своим взглядом она топит весь мой лёд. В душе вспыхивает злость и поднимается ненависть.

Не могу видеть ту, что украла внешность моей любимой мамы.

Сжимаю кулаки, стискиваю зубы.

Щека снова загорается, как от удара. Даже трогаю её рукой.

Королева важно и снисходительно машет рукой в сторону баронессы:

— Оставьте нас.

Та бормочет:

— Как вам будет угодно, моя королева, — и семенит к двери.

Как только мы остаёмся одни, венценосная особа обходит меня вокруг, как новогоднюю ёлку. Я себя так и чувствую — нарядная, но лишённая корней.

Она берёт меня за подбородок, вертит мою голову, словно это шарик на палке.

— Вы весьма недурны собой, Илона. Конечно, я ожидала, что будете лучше, но неплохо и так, — наконец, констатирует она. — Присядьте.