Андрей засунул руки в карманы брюк. Я едва не бросилась к нему на шею, умоляя забыть ту чепуху, которую только что нагородила, но в последнюю долю секунды удержалась от прыжка через бездну. Поздно – противоположный берег был слишком далеко.

– Прощай, Нина, – сказал Андрей отрешенно.

Он напоследок внимательно изучил меня, словно хотел сохранить образ в памяти. Взор его задержался на моих темно-карих глазах, круглых щеках и женственно очерченных губах, затем поплыл по телу. Я была высокой, слишком высокой для девушки, и порой комплексовала из-за своего роста, чувствуя, что молодым людям не по себе, когда они глядят спутнице в подбородок; Андрея же моя высота никогда не смущала – почти двухметровый парень возвышался надо мной на полголовы и наслаждался нашим «равенством». Ему гигантизм всегда был на руку. Мало кто из соседских мальчишек и однокашников решался бросить вызов столь массивному ребенку.

Он все смотрел на меня, думая о своем; он будто трогал меня глазами. Я обхватила себя руками в необъяснимом порыве укрыться.

– Прости, – пролепетала я.

Он не проронил ни звука.

Опустошенная, разбитая, ограбленная, я пошла домой, медленно поднимаясь по холму. Я не оборачивалась. Добралась до ворот спрятанной в чаще дачи и закрыла за собой калитку.

Куря папиросу «Герцеговина Флор» и вальяжно развалившись в плетеном садовом кресле, на террасе поджидал отец. Его густые черные волосы сегодня волнились из-за прошедшего ночью ливня. В шевелюре поблескивала седина, хоть Мария и старалась зачесать ее так, чтобы серебристых волосков не было видно. Золотистое лицо, как обычно, было чисто выбрито, холщовые брюки и хлопковая рубашка безукоризненно выглажены.

– Кончено, наконец? – спросил папа с облегчением, словно весь день таскал тяжелые бревна и вот скинул с плеч последнее.

– Ты выполнишь свою часть уговора? – проскрипела я осипшим голосом. – Не натравишь на Андрея чекистов?

Отец нахмурился, не одобрив моих формулировок, – притворился, будто бы уговор звучал иначе. Он переложил пачку, выпустил изо рта табачный дым и прочистил горло, поерзал в кресле, усевшись поудобнее. В общем, всячески выкраивал время на размышления, растягивал паузу.

– Разрешите, товарищ генерал-майор!.. – козырнув, протрубил капитан Красильников, появившийся из дома.

– Не сейчас, – махнул рукой папа, и комендант немедленно ушел.

– Ты оставишь его в покое?! – вспылила я, перейдя на крик. Нервы у меня расшалились мама не горюй.

– Разумеется, если щенок больше не подойдет к тебе, мне не нужно будет принимать вынужденных мер, – спокойно пробасил он, выделив слово «вынужденных».

Я прокручивала в мыслях разрыв с Андреем – снова, снова и снова. Воспоминания плясали, то бледнея, то проступая в моем сознании яркими красками. Я будто бы смотрела кино, хаотично перещелкивая сцены, и единственное, что неизменно оставалось на экране, – каменное лицо, не выражающее ровным счетом никаких эмоций. Слова, жесты, мимика мелькали, сменяли друг друга, а на заднем плане тем временем полупрозрачным призраком парила эта жуткая, незнакомая мне отстраненная маска.

– Пускай живет своей жизнью и не вторгается в твою, – добавил папа.

Меня трясло. «Почему резкое расставание не насторожило его? – недоумевала я. – Ведь на прошлой неделе мы лежали в обнимку и грезили о нашем будущем домике на берегу реки. Почему он не пытался отговорить меня? Почему не упирался, не боролся за ту, что любил?»

– Я действую для твоего же блага, Нина, – убеждал отец. – Просто тебе пока трудно в это поверить…

«Почему он сдался? Почему так быстро?»

– Видишь ли, первая любовь – импульсивная, страстная, но до смешного слепая, – философствовал папа, выводя меня из себя своим поучительным тоном. – Много позже, спустя не один и не два года, ты поймешь, что ваши отношения зашли бы в тупик.