Эта метаморфоза его испугала, и Моня с таким остервенением принялся шинковать капусту, словно не кочаны стругал острым лезвием, а старался срезать под корень ростки нового, непонятного чувства, начавшего пробиваться из потаенных глубин его души. Тетя Бася, наблюдавшая за ходом технологического процесса с апломбом лучшего в мире капустоведа, не могла нарадоваться такому трудовому энтузиазму. И только Провидение скучало в сторонке, поскольку его не интересовало ни душевное состояние Мони, ни амбиции тети Баси. Ему было важно, чтобы все скопившееся в посуде под шинковочной доской как можно скорее перетерли бы с нужным количеством соли, чтобы тетя Бася, не мешкая, удостоверилась в том, что капуста дала вожделенный сок, чтобы после этого ее сразу же перемешали с натертой морковкой, дно бочки выложили бы капустными листьями, наполнили до самого верха, накрыли несколькими слоями чистой марли и увенчали крышкой.

И вот тут произошло бы главное – тетя Бася должна была наконец обнаружить отсутствие гнета, которому вменялось в обязанность находиться поверх крышки, и не просто находиться, а давить на нее всем своим весом для того, чтобы смесь из тщательно выверенных ингредиентов через несколько недель обрела славу лучшей квашеной капусты в городе Бобруйске.

На самом деле именно из-за этого так называемого гнета сотрудники спецотдела и спланировали весьма изящную, по их мнению, комбинацию, а ее участниками, не ведая о том, стали ранние заморозки, солнечное утро, лошади, цокающие по влажному от растаявшего инея булыжнику, притихшие колхозники, восседающие на телегах с отборными кочанами, горожане, вопреки своим привычкам штурмующие рынок, и, возможно, даже Лидия Васильевна Жмых по прозвищу Кидивониха, не говоря уже о тете Басе и Моне по фамилии Карась, которым во всей этой истории была отведена особая роль.

Поначалу все шло именно так, как было прописано в сценарии, заверенном Руководящими Инстанциями. В расчетный момент тетя Бася обнаружила отсутствие гнета, без которого завершение всей цепочки стройного процесса было таким же невозможным, как, например, речь товарища Сталина без бурных, продолжительных аплодисментов. Слов, выражающих по этому поводу всю гамму ее чувств, в богатом лексиконе тети Баси на сей раз не нашлось. Надо отметить, правда, что незадача эта случилась вовсе не из-за пробелов в ее лингвистических познаниях, а исключительно потому, что подобных слов в природе просто не существовало. Зато взгляд тети Баси, брошенный на Моню, сумел выразить все и даже больше. Этот взгляд напрочь лишал его какой-либо надежды на помилование и означал только одно – расстрел, который должен был состояться при любой погоде и при любых условиях, даже если у расстрельной команды кончились бы патроны, пропали ружья или каждый член этой команды оказался бы инвалидом по зрению, причем сразу на оба глаза.

Моня понял, что его ждет, поэтому из всех имеющихся у него мыслимых и немыслимых вариантов выбрал тот, который мог бы опередить прибытие расстрельной команды, пока та одалживала патроны, искала ружья и договаривалась с поводырем. Вариант этот находился буквально в двух шагах от дома тети Баси и был спрятан рядом со старинным фолиантом в погребе уцелевшего сарая.

Согласно инструкции, полученной Провидением, в качестве гнета должен был предстать некий предмет – дискообразный излучатель – сделанный из тяжелого, но неизвестного сплава. Предмет содержал на своей поверхности информацию, предназначенную одному-единственному человеку, выбранному из множества землян в силу причин, которые содержались в строжайшей тайне. Незадолго до Великого Капустного Дня этому человеку полагалось обнаружить неожиданный «гостинец», спрятанный среди кучи металлического хлама под окном фанерной конторы «Вторчермет», притащить его к себе домой, поместить на видном месте, то есть на самом верху бочки с квашеной капустой, расшифровать надпись на его поверхности (на это предусмотрительные сотрудники спецотдела отвели немалый срок), а затем – самое главное: выполнить в точности те действия, на которые указывал текст послания.