никто на помощь не идет.

Смерти подобно промедление

всего на несколько минут.

Случиться может преступление,

пока я медлю, все умрут.

И стрекоза голубокрылая

травинку выпустит из рук,

и бабочка, подружка милая,

не вынесет душевных мук.

***

На постаменте предо мной

науки деятель известный

так руки прячет за спиной,

как будто человек бесчестный.

– Будь осторожнее, дружок! –

меня жена предупреждает. –

Он за спиной в руках снежок

с железным скрежетом сжимает.

***

Толька дремлет, но еще не спит.

Это я про Тольку-машиниста,

что в кабине поезда сидит

с видом знаменитого артиста.

Маленький, тщедушный тепловоз

тянет за собой вагонов связку.

Я так ясно слышу стук колес,

что невольно ощущаю тряску.

Чтоб людей от гибели спасти,

Тольке нужно срочно делать что-то!

Зона торможенья впереди.

На путях вовсю кипит работа.

***

Из песни соловьиной ясно мне,

что если дело у него не склеится,

то этой ночью светлой при луне

он на глазах у нас с тобой застрелится.

О, Господи! –

вдруг слышу я сквозь сон. –

Не говори, что был он жалким хлюпиком,

он был прекрасен, молод и влюблен,

тот, кто лежит в траве холодным трупиком.

***

Абсурдность ситуации не в том,

что носороги бегают по улицам,

а в том, что люди ходят за окном,

смеются громко и на солнце щурятся.

Что Бог не выдаст,

что свинья не съест,

что с наступленьем века окаянного,

меня, когда зайду я в свой подъезд,

ножом не ткнут ни трезвого, ни пьяного.

***

Однажды в школьном коридоре

от духоты на пол упал,

а в первый раз увидев море,

я потрясенье испытал.

Не страх, не трепет легкокрылый,

но ужас смертный, ледяной,

как пред разверстою могилой,

пред жизнью грешною земной.

Мир распахнул свои объятья,

и тут, невинное дитя,

стал сыпать грязные проклятья,

лягаться и брыкаться я.

***

Жизни нет на Марсе и Юпитере,

на Венере и Сатурне нет,

вся она теперь в Москве и Питере,

лишь на этих двух из всех планет.

Фауны и флоры представители

больше не встречаются нигде, –

говорил мужчина в синем свитере

и в лохматой пегой бороде.

Но никак не речи его вздорные

привлекли внимание мое,

а скорей ботинки его черные,

будто бы чугунное литье.

***

По потолку крадутся тени,

как чудища из глубины,

что, всплыв, уткнулись нам в колени

и ясно сделались видны.

Мы в ужасе поджали ноги,

хотя лежали на спине,

как будто в поле у дороги

на сладко пахнущей стерне.

Кончался день.

Кружились птицы,

собой затмивши небеса.

У них отсутствуют ресницы.

Слегка навыкате глаза.

***

Трехмерное изображение

молекулы воды напоминает

животное или растение,

что в каменной пустыне обитает.

Оно вонзает в ноги голые

большие ядовитые иголки,

и вдаль верблюды невеселые

идут качаясь, как под ветром елки.

Во тьме кромешной колокольчики

нас донимают музыкою жалкой,

когда жестокие погонщики

по ягодицам бьют верблюдов палкой.

***

Лес срубили, землю распахали,

а потом посеяли горох.

На вопрос: Зачем?

мне отвечали

грубо и цинично:Чтоб он сдох!

И тогда мне делалось обидно,

что вилась дорога, лес шумел

и река петляла,

но, как видно,

с той поры никто не уцелел.

***

«Прощание славянки» отзвучало.

Состав пошел.

И люди вслед за ним

вдруг бросились бежать.

Из кинозала

мы вышли в ночь с товарищем моим.

Москва, России-матушки столица,

потери не заметила бойца,

так как-то у Светлова говорится

в «Гренаде»,

но от третьего лица.

От первого лица такие вещи

произносить опасно крайне вслух.

Во тьме Отчизна выглядит зловеще, –

в сердцах сказал товарищу я вдруг.

В связи с международным положеньем

по швам миропорядок затрещал,

что связано, должно быть, с напряженьем,

которым прежде я пренебрегал.

***

Лирическому образу соседки

я неспроста твои черты предал,

дал твой мешок, собрать заставил ветки,

что прошлой ночью ветер наломал.

Я на нее списал твое упорство,