Новые материалы по интересующей нас проблеме, которые мы находим в работах отечественных исследователей 90-х годов, в значительной степени уточняют и конкретизируют наше представление об К.Н. Корнилове и Г.И. Челпанове и дискуссии между ними. В общем и целом эти материалы, с нашей точки зрения, дают убедительное подтверждение тем результатам и выводам, к которым мы приходим в ходе анализа истории и историографии дискуссии.

Говоря обо всем периоде изучения дискуссии между Корниловым и Челпановым отечественными историками психологии (с конца 20-х до середины 80-х годов), следует выделить следующие существенные черты процесса изучения дискуссии. В работах отечественных исследователей 20-80-х годов мы узнаем совсем немного о взглядах Корнилова и Челпанова на проблему «психология и марксизм» и о дискуссии между этими учеными. Основной причиной такого положения дел является отсутствие конкретных исследований периода 20-х годов вообще и в частности первой их половины. Все авторы рассматривают борьбу между Корниловым и Челпановым исходя из более общего представления о содержании периода 20-х годов. Практически все авторы указывают на декларативность марксизма Корнилова, на эклектичность и традиционность его реактологии, на близость его психологических взглядов взглядам Челпанова. Но как оценивать сам марксистский лозунг Корнилова? Мы видим здесь две точки зрения. Первая – у Л.С. Выготского в 1927 г. и С.Л. Рубинштейна в 1935 г., вторая, противоположная, – в остальных работах и особенно у Рубинштейна в работах 1940 и 1946 гг.

Схема изложения дискуссии между К.Н. Корниловым и Г.И. Челпановым в работах отечественных авторов 1927-1946 гг. выглядит следующим образом: в 20-е годы материализм в психологии борол-ся с идеализмом. Корнилов представлял (или даже возглавлял) лагерь (фронт) материалистический (или даже марксистский), а Челпанов – лагерь (фронт) идеалистический. Но сам марксизм Корнилова был не настоящим, а декларативным, его реактология была в основном продолжением идей эмпирической психологии, рефлексологии и бихевиоризма. В ходе борьбы идеализм в первой половине 20-х годов быстро сошел «со сцены», однако и сам Корнилов был раскритикован за свои ошибки в 1931 г.

Как мы могли наглядно убедиться, в работах 1927-1946 гг. авторы при изложении дискуссии движутся от общих представлений о периоде 20-х годов (борьба между материализмом и идеализмом и т.д.) к конкретным фактам, так что эти факты являются лишь иллюстрацией заранее данного ответа, наперед заданной жесткой схемы, включающей в себя совокупность исходных принципов описания и конечных оценок различных сторон дискуссии. Уже в работах 1927-1946 гг. мы обнаруживаем общие контуры схемы изложения периода 20-х годов как части всей истории науки. Общее представление о 20-х годах и неоднозначность в оценке взглядов Корнилова определяет в дальнейшем в работах советских авторов эволюцию схемы изложения дискуссии между Корниловым и Челпановым, а также постепенное по мере конкретизации нарастание внутренних противоречий в этой схеме.

В конце 40-х и в 50-е годы мы наблюдаем в отечественной историографии тенденцию к конкретизации всего периода 20-х годов и, в частности, дискуссии между Челпановым и Корниловым. Основы здесь были заложены работами Б.М. Теплова [72], Б.Г. Ананьева [2] и А.А. Смирнова [64]. Именно в это время мы обнаруживаем тенденцию к конкретному анализу аргументов сторон, к оценке взглядов Корнилова и Челпанова с учетом общенаучного и социокультурного контекстов. Но фактически взгляды Корнилова и Челпанова по- прежнему воспроизводятся и оцениваются вне связи друг с другом, и прогресс заключается в основном в более подробном, чем в работах предыдущего периода, цитировании соответствующих работ Челпанова и Корнилова.