и «Vitulus Aureus».
Гельвеций, впрочем, не только дружил с великим Рюйшем, но и сам недурно анатомировал. Именно он выпрепарировал и преподнес Рюйшу тот эмбрион человека, что был Рюйшем забальзамирован и описан как «человеческое существо ростом не больше ржаного зернышка с плацентой и пуповиной».
(Т. е., судя по размеру эмбриончика, – это вторая неделя. Препарация, произведенная Гельвецием, сложна, требует архипедантизма и крохотности пальчиков.)
Ceterum, авторитет его как ученого и литератора был не слишком велик.
О Гельвеции и его литературно-медицинских экзерсисах сохранились отзывы его современников: «Знаю я этого докторишку и знаю, что он не очень-то достоверный автор» (Переписка Людевика Гюйгенса с братом. HAM Snelders, De geschiedenis van de scheikunde in Nederland).
Гельвеций был свидетелем при знаменитом споре Де Билса и Рюйша о клапанах лимфатических сосудов, причем свидетелем не безмолвным. Люк Койманс пишет о Гельвеции: «Его регулярно бранили, над ним смеялись. Разумеется, поводом для шуток часто служил его внешний вид. Когда он зимой надевал меховую шапку и шубку, то про него говорили, что это „чучело павиана, размером с британского петуха“. Мальчишки кричали ему вслед: „Куда идет этот бархатный камзол с человечком внутри“?» (Койманс Л. Художник смерти. Анатомические уроки Фредерика Рюйша, 2008).
То, что Гельвеций (по мнению ученых-современников), скорее всего, был жуликом от медицины, меня менее всего волнует. Более того, чем более он был жуликоват, тем лучше, т. к. его жуликоватость напрямую свидетельствует о полноценности его мышления. Современники отмечали, впрочем, обаяние крохотного доктора и даже «красоту лица».
Внешность «гипофизариев», opportune, как правило, характеризовалась без всякой брезгливости или критики.
Более того, Йозеф Борувлаский, о котором пойдет речь чуть ниже, при своем малюсеньком росте обольстил несколько вполне полномерных девиц и дам, а Вибранд Лок, имея рост 64 см, много лет был любимой игрушкой (во всех смыслах этого слова) самых известных красоток Англии середины XVIII столетия.
Necessario notare, что здесь мы видим и еще одно, строго анатомическое отличие от «больших микроцефалов». Оно не принципиально, но достойно упоминания.
Большую часть «малоголовых» объединяла особенность, которую подметили еще первые анатомы и антропологи: «На голове микроцефалов замечаются иногда странные явления, касающиеся кожного покрова головы. Вирхов, Мержеевский и др. констатировали, что в некоторых случаях кожа на голове лежит складками, как если бы она выросла тогда, когда череп имел нормальные размеры, и легла складками, чтобы улечься на маленьком черепе. Для Вирхова – это не редкое, но вторичное явление, которое, по его мнению, лишь доказывает, что нарушающая причина не лежит извне. Кожа развивается нормально и не находит достаточно места на маленьком черепе, так что ей не остается ничего другого, как лечь в виде борозд и валиков» (Могилянский И. Случаи микроцефалии // Арх. ИЭМ, 1915).
Теперь рассмотрим пример Йозефа Борувлаского (1739–1837).
«…Было нетрудно судить о том, что мне уготован исключительно малый рост с самого момента моего рождения, так как в то время он равнялся всего восьми дюймам (28 см). И все же, несмотря на столь небольшой размер, я не был слабеньким или хилым, напротив, моя мать, которая кормила меня грудью, часто утверждала, что ни один из ее детей не доставлял ей меньше хлопот.
‹…›
…Вскоре после моего прибытия в Лондон там появился настоящий гигант. Он был восьми футов четырех дюймов росту. (Далее Борувлаский долго и хорошо описывает, как „лондонские покровители“ повезли его в гости к гиганту. – Прим. автора) ‹…› Я отправился с ними, и думаю, что мы были одинаково потрясены. Гигант на некоторое время потерял дар речи. Потом он очень низко наклонился и протянул мне руку, в которую, я думаю, поместилась бы дюжина моих» (Boruwlaski J. The Memoirs, 1792).