День выборов. Идем с Чарой, а нам навстречу знакомый по собачьей площадке. На груди типа жетона «Я проголосовал первым!» Как первым, спрашиваю, голосование идет уже четвертый час. «Не знаю, – говорит, – выдали. Да вы не спешите, у них там целое ведро».

Взяли моду гулять в дождь. Мы придерживаемся с Чарой того мнения, что погода – не капельки да снежинки, а наше настроение. Оно хорошее и любая погода в радость. Нынче забрели под вековые дубы Кусковского парка. Сверху накрапывает, снизу парит и – ни души кругом. Нега позднего мая. Вдруг из кустов выскакивает мужчина лет сорока, по виду бегун за здоровьем. И сразу к нам: «У вас есть с собой смартфон… или что-нибудь… ну, телефон…». Возбужден до крайности. Мама дорогая, не кончается ли кто в кустах от инфаркта. Телефона у нас нет. Спрашиваю: «Что? Где? Ведите…». Хоть и не спец, но кое-что первичное знаю. Он как-то странно заозирался, потом кинулся обратно в кусты. Мы за ним, и Чара сразу залаяла. В голосе ее читались тревога и сострадание. Выскочил на полянку и там на дереве, на уровне плеч увидел белку. Она, словно прилипнув к стволу, как-то нелепо трепыхалась одной лапой. Когда подошел поближе, увидел, что вторая попала в зажим между двумя тонкими стволами, то ли случайный, то ли кем-то раскинутый под силок. Глаза полные ужаса и боли. Сразу стал помогать зверушке, осторожно пробуя лапу на себя. И тут на меня вдруг накинулся этот физкультурник: «Не трогайте! Нельзя! Отойдите! Дайте телефон!» – «Да без «скорой», сами освободим», – пытаюсь я вразумить несчастного (так переживает). «Не надо освобождать, – не унимается тот, – сначала я сделаю селфи. Это же редкий снимок! Себе перекину…». Ну что ж, послали мы с Чарой доброго человека подальше. А Чара мои слова еще и веско закрепила клацанием своей страшной челюсти. Потом белку отнесли в домик зоотехников парка. У них там свой ветеринар дежурит. Приличный этот парк, Кусковский. Нравится он нам.

На даче Чара носилась по периметру как пограничная миноносица с вьющимися на ветру ушами-вымпелами. И горе нарушителю госграницы – лая не оберешься. Возвращалась к нам на веранду, сияя победительным взглядом. А тут облом – нечто на двух тонких ножках, но с огромным клювом, вдруг не сигануло в сторону, а уперлось, изготовилось тюкнуть Чару в лоб. И тюкнуло бы, не выручи пуделиху природная прыть. Через мгновение она уже сидела у меня на коленях, часто дышала и тряслась от пережитого ужаса. Ворона и не думала ретироваться, ходила деловой походкой по участку. Видимо, где-то рядом барахтался ее птенец. Чара, изнывая от затянувшегося возмездия, ждала от хозяина мужского поступка. «А что, малыш, – сказал я уклончиво, – не согреться ли нам стаканчиком-другим глинтвейна в этот промозглый майский вечерок?». И мы пошли к заждавшемуся нас камину. «В этом мире, – говорил я, стараясь как всегда быть предельно доходчивым, – есть тьма занятий, куда более достойных и интересных, чем преследование вороны и ее птенца». Чара ковыляла сзади, мелко потявкивала и, кажется, не во всем со мной соглашалась.

«Не, ну дела! Ни фига себе!». Это возмущается мой сосед Вася, здоровый детина лет тридцати. Чего это с утра-то пораньше? Оказывается… Выходит Вася спозаранку, чтобы сгонять на любимом «Мерсе» на рынок. Только было дверцу открывать, а его цап кто-то за рукав. Оглядывается, «старичок-задохлик с какой-то гусеницей на поводке». И говорит ему болезный: «Уберите машину с газона и не смейте большее ее сюда ставить». Вася свои драгоценные слова (их у него и так немного) попусту не тратит – молча берет старичка за талию и переносит в сторону. Только опустил его на землю, как перед своим носом увидел дуло пистолета. Вася в таких делах спец. «Макаров», – сразу определил, – боевой, не травмат». Медленно допятился до машины, открыл дверцу, сел за руль. При этом не отводил взгляд от ствола, дрожащего в старческой руке. Потом закрыл дверцу и включил зажигание. «Не, ну охренеть и не встать, – не столько возмущался, сколько восхищался Вася, – уже пенсионеру слово не скажи, сразу шпалер в нос! Что за времена пошли!» Кто-то спросил: «А машина, Вася, где?» – «Где-где, – Вася дал рифмованный ответ, потом добавил, – на стоянке, где и положено, где». А старичка мы с Чарой знаем. Он из соседнего корпуса. «Гусеницу» его, таксу, зовут Машка. А сам он из бывших военных. Видать, именной в кармане носит. Как тут не вспомнить песню Слепакова про ветерана, «одного оставшегося от своего полка».