Женщина посмотрела на мужчину снизу вверх:

– Нас тоже скоро унесет ветром.

Стараясь не открывать лица, мужчина протянул руку старушке, застрявшей между стульями, и помог ей выйти в проход. Прихрамывая, она засеменила к выходу, у которого толпились оживленные пожилые люди со значками Народного фронта на груди.

– По-латышски название фильма звучит иначе: не «Унесенные ветром», а «Вслед за ветрами». У меня была эта книжка, изданная еще до войны, с лубочными картинками для чтения на сеновале.

Женщина кивнула в сторону старичков:

– Похоже, вспоминают свой сеновал. Оттуда их и сдуло. Теперь наша очередь пойти «по ветру», – она вытащила нитку из своего шарфа, положила на ладонь и сдула. – Вот так!

– Да ладно тебе! Я все это вижу по-другому. Представь, мы выходим на улицу, а там не 1990-й, а 1939 год, и для всех этих старичков и старушек наступает светлый праздник еще не прожитой жизни.

– Ужас!

– Почему? Время относительно. Можно идти вперед в прошлое и назад в будущее. Такое происходит довольно часто. Оказывается, в конце 40-х я работал в НКВД и ссылал латышских крестьян в Сибирь. В трех газетах вчера написали.

– Когда же ты успел? Твои родители тогда еще не были знакомы.

– А вот так! Обычно «оттуда» приходят «после», а я ухитрился прийти «до». Думаю, в мистической истории человечества такое происходит впервые. Надо отослать газеты и метрику в Книгу рекордов Гиннесса. Может, премию дадут.

– Тебе все это еще не надоело?

– Пока нет.

Они вышли из кинотеатра. Мужчина раскрыл зонт, прикрывая жену от мокрого снега. Чья-то ладонь хлопнула его по плечу.

– Эдди! Wie gehts? (как дела. – нем.).

Мужчина резко обернулся и облегченно вздохнул.

– А, это ты, Боря. Comme ci, comme сa (так себе; кое‑как. – франц.). Учим язык новых хозяев?

– Ха! Новый хозяин всегда лучше старого. Это единственный урок истории, усвоенный твоим многострадальным народом.

– Наверно, я должен обидеться.

– Какой из тебя латыш, Эдди! Только фамилия, да экстерьер. Мысли у тебя не те. Недавно прочитал твою статью в молодежке, ну… там, где про государственный язык. Ну, ты молодец! Мы у себя в Германии от души хохотали. Эти синие чулки из института филологии, ей-богу, полезут к нам в постель со словарем.

– Положишь словарь им под ягодицы.

– Ха! Я заставлю их перед еб.., – Борис театрально прикрыл рот ладонью, – извините… перед сном прочитать пару страниц Талмуда на арамейском. А если нет, то нафиг с койки!

– Да-а, у вас обоих весьма утонченная политическая ориентация! – заметила женщина.

Разбрасывая снежную грязь, мимо с грохотом пронеслась грузовая машина. Эдд взял Бориса и жену в охапку, увлек в сторону и развернул лицом друг к другу.

– Познакомьтесь. Это Борис, друг детства. Уже два года живет в Германии и непонятно зачем вернулся. Редкостный бабник и знаток Талмуда. А это моя жена. Ее отец был большим оригиналом и назвал Марселлой. Можно просто Марсо.

– О-о! – Борис прищелкнул языком и расплылся в широкой улыбке. – Какое имя! Ветер южных морей и шелест виноградников. Алые паруса на горизонте.

Марсо изобразила вежливую улыбку:

– А почему не Марсельеза и «свобода на баррикадах»?

– О! – Борис даже как будто подпрыгнул. – Открою одну тайну. Эдд в молодости коллекционировал изображение свободы в стиле топлесс. Особенно мне нравилась одна фотография – Париж, 68-й год, баррикады Нантена, и стриптиз на груде какого-то барахла.

Эдд прижал жену к себе:

– Он врет. Кроме этой фотографии и репродукции картины Делакруа у меня ничего нет.

Но Марсо не унималась:

– Раз вы давно знаете Эдда, скажите мне, он что, не додрался в детстве?