Всего за какие-то пару минут грозная машина исчезла из виду, валя на своём пути любые деревья и кустарники. Лишь где-то впереди всё ещё раздавался раскатистый вой мотора. Ничего не оставалось, как двинуться в путь по зачищенной просеке. В остальные стороны, куда ни глянь, везде присутствовала одна непролазная чаща. Движение началось вяло, безрадостно, даже можно сказать где-то местами уныло. Оно и понятно: неподготовленному человеку в лесу всегда сложно, а тут писатель, тяжелее карандаша да стакана отродясь в руках ничего не держащий. Брёл горемыка, спотыкаясь о пеньки и валежники… Нестерпимо жалила вся кровососущая лесная сволочь. Гнуса было столько, как если бы неподалеку имелось болото или какой другой рассадник, но никакого водоёма, хоть убей, по пути не попадалось. – Уж лучше бы меня слопала та нечисть, которая освежевала старуху, – думалось писателю в особо трудные периоды минутных слабостей.

– Ау! – орал писатель, иногда делая короткие остановки. – Есть кто живой?

– Ку-ку! Ку-ку! – отвечала ему кукушка с дерева.

– Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? – спросил в какой-то момент писатель.

– Аллах его знает! – отвечала человеческим голосом кукушка. – До обеда, думаю, протянешь, а там два варианта: либо заново скопытишься, либо поболтаешься ещё чуть-чуть в качестве заготовки.

От бессильной злобы, запустил писатель в кукушку шишкой, да не попал. Шишка отскочила да прямо лакомившемуся малинкой неподалеку мишке в лоб. Мишка рассердился и ногою топ… Пришлось от такого пассажа со скоростью реактивной торпеды забираться на кедр и пережидать пока косолапый не исчезнет. Главное горе, однако, ждало писателя далее. Пропутешествовав ещё с несколько часиков, да набив себе все мыслимые и немыслимые синяки и царапины, а от ягод неизвестных оскомину во рту получив, писатель упёрся в тупик. Ничего не понимая, уставился он на забор из молодых ёлочек, коим заканчивалась дорога. Ни вправо, ни влево не шло, ни единой тропинки. Складывалось ощущение, что Убим попросту испарился, или же обретя вертолётный винт, поднялся в небо да бывал таков. Ещё выходило, будто Алексей Егоров писателя по-свински надул, а может и совсем посмеялся забавы ради. Может и того хуже: писателя выставили подопытным кролем для очередной серии «Военной приёмки». Одним словом, оказал Алексей Егоров писателю медвежью услугу – окончательно того заблудил. Поразмыслив с полчасика, набравшись сил, писатель свернул вправо, да принялся пробираться сквозь двухметровую крапиву. Через минуту писателя стало не узнать. Все незащищенные одеждой участки тела покрылись огромными волдырями.

– Кто-нибудь: помогите! – орал писатель, а голос с каждым разом становился всё тише и тише.

– Ставлю червонец на первый вариант, – злорадствовала с дерева кукушка, преследовавшая писателя. – Ты уже сейчас подобен флюсу. Осталось каких-нибудь десять минуток и прощай, станок сверлильный и родной завод, браток. И до боли мелодичный в пять часов его гудок.

– Ступай, отравленная сталь, по назначенью! – Зашвырнул писатель в чересчур разговорчивую кукушку на этот раз камнем. Едва не попал. Осознав опасность собственной беспечности, кукушка полетела подкладывать яйца в гнёзда трясогузки, щегла или пеночки…

Через сто шагов, которые на деле казались тысячью, чуткий писательский нюх уловил едва различимый запах дыма. Радости полные штаны словил писатель, и как собака-ищейка побрёл по запаху. Ещё через сто метров действительно вывалился писатель на маленькую прогалинку, на которой «о чудо» какой-то солдатик в суворовском мундире варил обед в котелке над костром.