С другой стороны тюрьмы простирался город, спускающийся до самого побережья.

Через дорогу, справа от тюремного комплекса, находился бейсбольный стадион. Там играли дети, а за оградой стояли их родители, громко болея за команды.

Тюрьма была небольшой. Её стены, выкрашенные в блекло-жёлтый цвет, выглядели не слишком надёжно.

Не зная её настоящего назначения, можно было бы спутать это место с обычной школой.

В Доминикане многие учебные заведения окрашены в жёлтый цвет и внешне напоминают бетонные бараки, обнесённые колючей проволокой. Тем не менее, при всём этом мирном внешнем виде, это была тюрьма.

Константин лежал на вонючем матрасе у стены, слушая непрекращающийся галдёж заключённых. Каждый звук резал слух. Громкие споры. Мат на испанском. Чьё-то монотонное чтение рэпа.

Через решётки окна пробивался свет уходящего дня, рисуя длинные тени на стенах. В углу кто-то громко захохотал, что-то уронив на бетонный пол. В воздухе висел резкий запах пота, плесневелой влажности и фекалий. Тараканы и комары дополняли этот внутренний антураж камеры.

Константин вспомнил один из самых счастливых моментов в своём спортзале. Звуки тяжёлых штанг, ритм музыки, довольные лица клиентов. В тот момент зал был наполнен энергией движения. И он, стоя у стойки ресепшена, смотрел на всё это с неподдельной гордостью, чувствуя, что его трудолюбие оправдало себя.

Его мысли вновь возвращались к тому странному чувству дежавю.

– Почему я тут? Что я делаю не так?

Он смотрел в потолок, где решётки отбрасывали блеклые узоры на облупившуюся штукатурку.

Тяжесть несправедливости давила, словно невидимый груз, не давая сделать вдох полной грудью. Он и не подозревал, что некая программа в его голове уже давно работает с пугающей точностью, раз за разом выстраивая события его жизни…

В тюрьме Пуэрто-Плата дни текли нудно и однообразно. Для Константина это был новый мир со своими правилами. Кормили отвратительно. Раз в неделю давали рис, в остальные дни – сосиску, утопающую в лужице масла. Эта диета напоминала дополнительный удар по печени.

Правил или каких-то понятий среди заключённых не существовало. Некоторые вели себя, как бесы, они даже похожи были на них.

Константин встретил в тюрьме знакомого доминиканца, с которым когда-то в городе играл в бильярд и угощал пивом. Тот начал набиваться в друзья, обещая помочь ему во всём, что касается тюремной жизни.

Этой же ночью, после отбоя, Константин услышал его голос за окном.

– Руссо, Руссо! – раздавалось в темноте.

Константин встал с топчана и уже хотел выглянуть в окно, но сосед – немец с другой шконки – схватил его за ногу.

– Не высовывайся, это подстава, – тихо сказал он. – Там охрана смотрит. Как только высунешься, поймут, что не спишь и нарушаешь правила.

– Мало того, что получишь дубинками, так ещё и отправят в карцер.

– У тебя суда не было, тебе нельзя попадать в карцер.

Адаптация к новым условиям требовала огромной выдержки. Вокруг Константина кипела странная, местами нелепая жизнь. Днём заключённые орали, визжали, смеялись. Было сложно понять, ругаются они или просто что-то громко обсуждают.

Этот непрекращающийся шум был настоящей пыткой.

По воскресеньям приходил пастор. То, что происходило в аудитории, где они якобы обращались к Господу, больше напоминало дьявольский ритуал.

Пастор выкрикивал какие-то фразы низким, блеющим басом, извиваясь всем телом и вскидывая руки к небу. Толпа с остервенением повторяла их ором.

Слушая всё это снаружи, никто бы не догадался, что это воскресный молебен.

Для встречи с посетителями в тюрьме тоже был специальный ритуал. Перед тем как пройти на свидание, заключённых заводили в комнату, где заставляли снимать нижнее бельё, садиться на корточки и раздвигать ягодицы. После такой унизительной процедуры желание идти на свидание пропадало. Однако адвокат с переводчиком, как специально, приходили регулярно – раз в неделю.