– Да, и они так много болтают, что я не могу уснуть.

– Так я и думал, – пробормотал он, а затем снова обратился ко мне: – Что говорят эти голоса?

– Ну, я не всегда прислушиваюсь. Но иногда, и довольно часто, они разговаривают о Нелли Браун, а потом – о других предметах, которые интересуют меня не в пример меньше, – ответила я чистосердечно.

– Этого достаточно, – сказал он мисс Скотт, ожидавшей под дверью.

– Я могу уйти? – спросила я.

– Да, – сказал он с удовлетворенной улыбкой, – скоро мы отправим вас в другое место.

– Здесь так холодно, я хочу уйти отсюда, – сказала я.

– Это правда, – обратился доктор к мисс Скотт. – Здесь невыносимый холод, и если вы не поостережетесь, то скоро будете иметь дело со вспышкой пневмонии.

На этом меня увели, а мое место заняла другая пациентка. Я села прямо у двери, чтобы послушать, как он станет проверять душевное здоровье других пациенток. Обследование проходило точно так же, как и мое, с небольшими вариациями. Всех пациенток спрашивали, мерещатся ли им лица на стене, слышат ли они голоса и что эти голоса говорят. Должна заметить, что все пациентки отрицали подобные причуды зрения и слуха. В десять часов нам дали по чашке несоленого говяжьего бульона; в полдень – немного холодного мяса и по картофелине; в три часа – чашку овсяной похлебки; а в 5:30 – по чашке чаю и ломтю хлеба без масла. Все мы страдали от холода и голода. После ухода врача нам выдали шали и велели ходить взад-вперед по коридорам, чтобы согреться. В течение дня корпус посетили несколько человек, которым любопытно было взглянуть на сумасшедшую девушку с Кубы. Я закутала голову под предлогом, что замерзла, потому что боялась, что кто-то из репортеров меня узнает. Некоторые из посетителей явно искали пропавших девушек, потому что мне несколько раз велели снять шаль с лица; рассмотрев меня, они говорили: «Я ее не знаю» или [sic!] «Это не она», за что я втайне была им благодарна. Смотритель больницы О’Рурк навестил меня и попробовал на мне свое искусство дознавателя. Потом он в разное время приводил нескольких хорошо одетых дам и джентльменов, желавших взглянуть на загадочную Нелли Браун.

Наибольшее беспокойство причиняли мне репортеры. Их было так много! И все они были так смышлены и умны, что я ужасно боялась, как бы они не поняли, что я в здравом уме. Они были ко мне очень добры, любезны и тактичны в своих расспросах. Мой вчерашний ночной посетитель подошел к окну, пока другие репортеры задавали мне вопросы в приемной, и сказал сиделке, чтобы она позволяла им со мной встречаться, потому что они могут оказать содействие в раскрытии тайны моей личности.

Во второй половине дня пришел с осмотром доктор Филд. Он задал мне всего несколько вопросов, не имеющих отношения к моему делу. Главным образом он спрашивал про мой дом, друзей, а также были ли у меня любовники или была ли я когда-нибудь замужем. Он велел мне вытянуть руки и пошевелить пальцами, что я и исполнила без заминки, однако услышала, как он сказал, что мой случай безнадежен. Другим пациенткам задавали те же вопросы.

Перед самым уходом доктора мисс Тилли Майард обнаружила, что находится в отделении для душевнобольных. Она подошла к доктору Филду и спросила, почему ее отправили сюда.

– Вы только сейчас поняли, что находитесь в лечебнице для душевнобольных? – спросил доктор.

– Да; друзья сказали мне, что отправляют меня в отделение для выздоравливающих, где меня вылечат от нервного истощения, которым я страдаю со времени болезни. Я хочу немедленно покинуть это место.

– Ну, так скоро вы отсюда не выйдете, – сказал он со смешком.