Так расстался я со своим самым дорогим человеком. Вечером этого же дня уехал в свой родной город.

Некоторое время я катался по городу, собирая деньги: отец устроил меня инкассатором. Работа непыльная. Платили, правда, слабовато, но я жил у родителей, практически ничего не тратил и ни в чем не нуждался.

А потом случилось самое страшное несчастье в моей жизни. Мои родители, возвращаясь с дачи на своем автомобиле, попали в автокатастрофу. Были сумерки, самое паршивое время суток, когда фонари еще не разгорелись, а полумрак размывает очертания предметов. Видимо, поэтому отец проглядел выезжающий из-за поворота на трассу «КамАЗ», который двигался с выключенными фарами. Когда на место происшествия прибыла «скорая помощь», мои родители были мертвы…

Я никогда не верил в Бога, не увлекался модными ныне оккультными учениями и прочей мистикой. Но после того, что случилось, я стал думать, что рок за что-то преследует меня…

Не буду описывать дальнейшие перипетии своей безрадостной жизни, если это можно назвать жизнью. Скажу только, что я чуть не спился. Появились какие-то патологические хари, мелькавшие в алкогольном тумане, кто-то приходил, что-то приносил, пили, опять уходили, где-то шатались, опять пили – и так до бесконечности.

Из инкассаторов меня выгнали – кому нужен пьяница? Некоторое время помаявшись подобным образом, я в один прекрасный день стал перед фактом, который настоятельно требовал, чтобы над ним задуматься: у меня не осталось и крошки хлеба, собутыльники меня покинули, поскольку я им не мог ничего дать, кроме осложнений с участковым, который пригрозил всех отметелить, ежели не перестанут спаивать пацана, меня то бишь.

Так вот, я проснулся где-то в полдень и обнаружил, что дома совершенно нет ничего из продуктов. Тогда я решил умереть от голода. Работать где-то на складах и таскать мешки с мукой очень не хотелось, а просить милостыню я не стал бы и под страхом расстрела.

Уже была зима. Оказалось, что и уголь кончился. Лежа в нетопленом доме на грязной постели, я рассеянно чесал места укусов вшей – уже и не помню, когда они начали одолевать.

Пролежал я так, уподобляясь великим стоикам прошлого, сравнительно недолго. Буквально к рассвету следующего дня хмель вместе с остатками шлаков и прочей сопутствующей дряни вышел полностью, и вместе со зверским голодом я внезапно ощутил жажду кипучей деятельности во благо своего желудка, тела и того, что осталось от души.

Мне одновременно захотелось – остро так, с надрывом, до ломотной боли в груди захотелось сразу – жрать до отвала, еще баню с крутым паром, веником и женщину! Ух!..

Я даже зарычал от внезапно навалившихся желаний, до того это было ново и остро. Уже и не помню, чтобы за последнее время я был трезвым и ощущал себя, что называется, в здравом уме и твердой памяти: все было как-то расплывчато, наполовину, без особой эмоциональной окраски и акцентов.

Однако надо было что-то предпринимать, ведь у меня, как я уже отметил, не было денег, не было угля – вообще ничего не было, чтобы вернуться к нормальной жизни. Я быстро оделся во что-то и бросился к соседям в надежде занять…

Соседи не пожелали мне ничего давать. Зато я узнал, что раньше уже выклянчил кучу денег и чуть ли не полгрузовика угля в соседних домах. Теперь, надо полагать, у соседей кончился лимит терпения, доверия и жалости.

Стыдно. Но убей меня Бог, если я хоть что-то помнил…

Тогда мною овладела какая-то отчаянная злость: надо же мне снова стать нормальным человеком! Внезапно я вспомнил, что у меня есть телефон – уже и не знаю, когда я последний раз им пользовался.