>Неволин (серьедно). Одно понятно – она пришла по твою душу. Твоя душа ей нужна.

>Максим. Зачем?

>Неволин. То ли хочет пробудить в ней раскаяние, то ли растоптать уже до конца…

>Дунька. Ошиблась девушка. Сильно промахнулась. Души-то у нас никакой уже нет, да, дядя Максим? У нас там теперь выемка, пустое место…

Максим молчит, погруженный в какие-то свои мысли.

Большая комната. Входит Клава. Спускает платок с головы на плечи. Устало садится на пустой стул. Сидит, погруженная в свои мысли. Вдруг дверь чулана распахивается со скрипом, и Клава видит бюст… Клава какое-то время молча смотрит на него.

>Клава. И чего они его прячут все? Не нравится? Или стесняются? Нашли чего стесняться! Поставили бы прямо перед домом, как памятник, глядишь, сегодня и не выгоняли бы…

Входит Виктор.

>Виктор. Клава, ты что ли? Прощаться пришла?.. Как живешь-то? Что-то мы с тобой давно не виделись…

>Клава. Жизнь моя как у всех – сегодня здесь, а завтра на помойке.

>Виктор (он все еще расслабленно благодушен после выпитого). Тебя-то уж точно никто не тронет. Без тебя и поселок этот представить нельзя. Ты же здесь как домовая… Всегда была, всегда будешь.

>Клава. Ну да… Давно ты тут не был, ничего не видишь, ничего не знаешь. А тут все перевернулось…

Виктор не слушает ее, он вдруг погрузился в воспоминания.

>Виктор. А дочь как?.. Девушка Юля, моя первая настоящая любовь! Какая может быть только в юности. Среди лесов, полей, под трели соловья!., прозрачными ночами… Все было именно тут. Господи, сколько же лет прошло уже!.. Помнишь, как ты нас с ней гоняла?

>Клава. Память пока не отшибло.

>Виктор. Все пальцем грозила: «Учти, Виктор, я не погляжу, что я тебя еще с таких вот лет помню… Дочку позорить никому не дам! Кого хошь за нее разорву!» А у нас с ней ничего такого и не было… Только целовались у родника среди тучи комаров… Ее они, кстати, совсем не кусали. Лягушки еще орали, как оглашенные… Когда это было!

>Клава. Грозилась и правильно делала. Потому что ничего у вас с ней быть не могло. Кто был ты, а кто она? А ты совсем ополоумел тогда, знать ничего не хотел…

>Виктор. Зря ты тогда меня боялась, она меня быстро отшила. Надоел… Я же для нее сопляк был, а вокруг нее столько взрослых мужиков с деньгами крутилось, а тут я с потными ручонками… Эх, разбили вы мне с дочкой своей сердце тогда…

>Клава. Значит, надо было.

>Виктор. Может быть, и надо, может быть… И как она сейчас? Она же вроде бы куда-то уезжала? Потом вернулась…

>Клава. Да как… Живет… А лучше бы не жила…

Входит Вера Александровна.

>Вера Александровна. Клава, вы про кого этого так?

>Клава. Про Юльку, дочь мою, а то про кого же… Про нее, паскуду…

>Виктор. Погоди, Клав! Ты что несешь? Ты понимаешь, что ты говоришь?

>Клава. В том-то и дело, что понимаю. Спилась она… Насовсем. На человека уже и не похожа… Про другое и не говорю… Она тут по рукам у последних забулдыг ходит. А последнее время с строителями связалась… Этими, как их, гастарбайтерами… Их же сюда теперь все больше завозят и завозят… Они же тут без баб живут, а мужики здоровые, вот она к ним и ходит, зарабатывает на бутылку…

>Вера Александровна. Но желать смерти!.. Дочери…

>Клава. А что же мне – внучке смерти желать? Она ж уморит ее – или нарочно, или ненароком. Родила, я уже и не надеялась… Беременная была, я места себе не находила – все боялась, что у нее больная или урод родится. А родилась нормальная. Это же счастье какое, что не урод! Девочка такая хорошая, светленькая… А эта… Только месяц, может, и не пила… А потом – то накормить забудет, то на морозе оставит, а сама бегает, похмелиться ищет… Вином поить начала, чтобы девчонка не плакала…