Она пыталась, как и прежде, воскресить в памяти ночь, которую они провели вместе, но в памяти остались только одни обрывки. Его руки, прикасающиеся к ней, его рот, его язык, ее собственный пульс. Она не могла вспомнить то, что больше всего хотела, – ощущение его внутри себя. Она могла это представить, но не могла вспомнить. А тогда ей казалось, что она никогда этого не забудет.

Голос министра прервал ее мысли.

– Каков он?

Шеппард взял копию разосланного словесного портрета.

– Рост метр девяносто, темные волосы, хороший цвет лица…

– Как человек, – устало перебил министр. – Как человек.

Настала неловкая пауза, после чего Смит ответил:

– Вообще-то, очень неплох. Скорее великолепен. По крайней мере, лучше, чем большинство остальных, которые у нас есть.

Трое мужчин, сидевших в машине возле дома Джоан Эббот, двое из Особого отдела и временно приставленный к ним детектив из местного полицейского участка, скучали. Во всяком случае, ребята из Особого отдела. Временно приписанный детектив, или ВД на полицейском сленге, брал пример с них. Если они скучали, он тоже скучал. Если они зевали, то и он зевал.

– Он не придет сюда, – сказал инспектор из Особого отдела. – Он же не настолько глуп.

Сержант закивал в ответ:

– Профессионал не может не знать, что за местом установлена слежка.

ВД открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал и сделал вид, что сдерживает очередной зевок. С большими ребятами из подъезда лучше держать рот на замке, если тебе нечего сказать.

– Скажи, ты бы на его месте пришел к своей жене?

– К своей нет, а к твоей бы запросто.

Вдруг из дальнего конца улицы послышались шум и пение.

– Что это? – спросил инспектор. Настала очередь ВД.

– Любители неразбавленного спирта со стройки у канала, – сказал он. – Судя по пению, они уже порядочно налупились.

Теперь они уже могли различить пять фигур, по виду напоминающих бродяг, нетвердо ступающих и продолжающих петь.

– О Боже! – вздохнул инспектор. – Хреновы бродяги алкоголики. Только этого нам не хватало.

Пятерка остановилась в свете фонаря возле входа в дом. Они покачивались, как китайские болванчики и, казалось, спорили.

– Вы когда-нибудь видели более отвратное сборище? – спросил инспектор.

Вдруг началась драка. Еще два агента Особого отдела, следившие за домом на заднем дворе, прибежали на шум. Инспектор и сержант проворно выпрыгнули из машины.

– Оставайся здесь и не своди глаз с дома, – бросил инспектор, обращаясь к ВД.

Трое из бродяг бросились наутек, едва завидев ребят из Особого отдела. Осталось только двое дерущихся.

– Что, черт побери, вы тут устроили? – растаскивая дерущихся, спросил инспектор.

Один из бездомных повернулся к нему, и инспектор невольно отпрянул, уловив зловонное дыхание.

– Этот траханный ублюдок начал!

– Кого ты назвал…

– Заткнись, – прикрикнул инспектор. – И проваливайте отсюда, пока я вас не забрал. Давайте, валите.

Бродяги ушли.

Инспектор и сержант вернулись к машине, два других наблюдателя переместились на задний двор.

– Ну, сынок, – сказал инспектор, садясь в машину, – хочешь что-нибудь рассказать?

– Нет, сэр, – ответил ВД. – Только когда они разделились, я заметил, что один из бродяг побежал за дом.

– А почему, ты думаешь, он это сделал?

– Потому что сзади есть узкий проход между домами, который ведет на соседнюю улицу.

– То есть это был самый разумный путь для бегства.

– Я просто докладывал, – ответил ВД. – Как вы приказали.

– И очень хорошо сделал, сынок. Большое спасибо.

У ВД появилось неприятное чувство, будто инспектор подумал, что он туповат.

Инспектор взял трубку автомобильного радиотелефона, дал позывной сигнал и резко бросил: «Докладывать нечего. Конец связи».