Вернувшись в Америку, Бенджамин Миллер в корне изменил своё отношение к адюльтерам. С одной стороны, он был достаточно пресыщен любовными похождениями в России, а с другой, американские женщины, даже самые привлекательные, не шли ни в какое сравнение с русскими красавицами. Тут уж он не мог с собой ничего поделать. Была ещё и третья причина, заставлявшая его умерить любовный пыл: в силу своего ответственного положения в Администрации Президента, было бы безответственно подставляться отечественным пираньям пера и телекамер. Кстати, именно тогда, на излёте своих любовных похождений, он постепенно пришёл к твёрдому убеждению, что нет ничего дороже семейных ценностей. В принципе, вполне нормальная эволюция мужчины от самца к мужу.

Секретарь закрыл дверь, оставив Президента и его советника с глазу на глаз. При появлении Миллера Президент поднялся из-за стола и сделал несколько шагов ему навстречу, на ходу протягивая руку для приветствия. Они давно знали и отлично понимали друг друга.

– ..Присаживайтесь, Бенджамин, рад вас видеть, – указал Президент на кресло по другую сторону рабочего стола и, когда тот присел, заговорил так, как будто они уже сорок минут беседовали на заданную тему, а может, и просто экономил время. – Итак, как, по вашему мнению, нам следует реагировать на это странное предложение русских?

Однако Бенджамин Миллер не спешил отвечать на заданный в лоб вопрос. Президент пытливо вглядывался в лицо собеседника, словно пытался угадать ответ, но натолкнулся на непроницаемый экран. Наконец лицо Миллера снова разгладилось и обрело привычное дружелюбное выражение.

– Видите ли, – начал он, – по своему менталитету русские не слишком далеко ушли от египетских сфинксов, если их кто и переплюнул в искусстве плести словесные кружева, так только китайцы. Они тоже любят время от времени задавать загадки, над которыми нам, европейцам, – а мы в этом смысле такие же европейцы, – приходится долго ломать голову, прежде чем удастся докопаться до сути.

– Ну и в чём суть?

– Пока не могу сказать. Нам её ещё только предстоит вычислить.

– Так сложно?

– Да уж не просто. Ответов много, но какой из них правильный?

– А что думает по этому поводу сам Рокфуллер?

– В конце нашего короткого общения по телефону он мне высказал прямым текстом буквально следующее: «Если все предыдущие поколения Рокфуллеров считались людьми умными и дальновидными, то меня, если я приму предложение русских, многочисленная родня сочтёт безнадёжным идиотом. Я уж не говорю про остальную Америку, включая престидижитаторов из жёлтой прессы. Однако…

– Что «однако»? – подхватил Президент, словно только и ждал подобного поворота мысли.

– То-то и оно, что на этом слове он подавился рыбьей косточкой.

– Его гложут сомнения?

– Что-то в этом роде, хотя… – Миллер играючи покачал головой. – Слово «однако» может означать всё что угодно: от твёрдой решимости отвергнуть предложение русских, до надежды, что родственники не будут столь категоричны, и кончая полной растерянностью.

– Рокфуллер во главе русского правительства… Вам не кажется, что более абсурдную ситуацию даже трудно себе вообразить?

– Отчего же, времена меняются, и то, что ещё вчера казалось фантастикой, сегодня вполне вписывается в общественную мораль. Возьмите хотя бы для примера ситуацию с гомосексуалистами. Ещё совсем недавно, по историческим меркам, пуританская Америка считала их париями, отверженными и даже преследовала, а сегодня они только в Филадельфии заселили территорию размером больше китайского квартала, развесив на всех домах свои радужные флаги, и чувствуют себя не хуже нас с вами. Я уж не говорю об их ежегодных многолюдных парадах. За последние несколько десятилетий абсурдизм стал достаточно модным явлением.