– Это да, – кивнул я. – Так вот, тех смельчаков, которые ходят в «Зону» за добычей, а найти там по его словам можно порой просто удивительные вещи, называют сталкерами, а добычу – хабар.

– Habar? – переспросила Нора.

– Да, хабар. В общем, дед этот про свою «Зону-матушку», как он её называет, может болтать часами. Особенно когда подопьёт малость. Понятное дело его мало кто слушает – что ещё можно ожидать от ополоумевшего старика! Но… Вот комбез этот именно он мне подарил после того, как я помог ему в одном деле. Мы с ним примерно одного роста и телосложения, он только сутулится от старости. И ты посмотри, – я распахнул полы плаща и поветрелся перед Норой, – ты вообще такой где-нибудь видела?

– Ну, я вообще не очень-то много военного снаряжения в своей жизни видела, – возразила Нора. – Так что мне твоя одежда ни о чём не говорит. Да, комбинезон необычный, но кто знает – может он его нашёл где-нибудь? На одной из заброшенных военных баз к примеру.

– Может быть, – кивнул я. – Но видишь ли, в чём дело… Ты же помнишь, какой я фанат оружейный? Вот. И до войны я ради общего развития изучал тему различного защитного снаряжения разных стран для армии, полиции, спецназов там всяких, наёмников… И ничего подобного, – я снова похлопал ладонью по груди, – я нигде не видел.

– Может секретная разработка какая-нибудь, – пожала плечами Нора.

– Может, – не стал спорить я. – Ладно, будем как-нибудь в Добрососедстве, я вас познакомлю. Сама посмотришь, что за фрукт, Старик этот.

Дальше мы шли какое-то время молча. Я оглянулся проверяя, идут ли за нами фермеры. Увидел у дальних развалин, которые мы с Норой недавно миновали силуэты шагающих быков и фигурки людей, кивнул и отвернулся.

– О Шоне думаешь? – сказал я видя, как Нора хмурится, погружённая в свои мысли.

– О чём же я могу ещё думать, Нейтан, – тяжело вздохнула она. – Где он сейчас, наш мальчик, жив ли…

– Жив, обязательно жив, я уверен в этом. Просто, сколько ему сейчас лет может быть, как ты считаешь?

– Ого… Я как-то не думала об этом… А мы сколько лет в криокамерах провели?

– Я не могу тебе на этот вопрос точно ответить, – покачал я головой. – Нужно будет во всём этом ещё разбираться. Люди, которые выжили после Великой Войны, далеко не сразу стали вести летоисчисление. И причём порой доходило до абсурда: в разных поселениях вели отсчёт совершенно по разному, приурочивали начало календаря к какой-нибудь с их точки зрения знаменательной дате – и всё, здравствуй новая эпоха!

Нора улыбнулась, а я вздохнул с облегчением видя, что любимая отвлеклась от тяжких дум о нашем пропавшем сыне. Дело в том, что всё время начиная с того самого момента, как мне удалось покинуть «гостеприимные» стены Убежища 111 и как-то найти своё место в этом новом для меня мире я искал сына. Искал постоянно и упорно, не жалея ни себя, ни других. Регулярно в процессе поисков влипал в различные истории, со счастливым концом и не очень. Завёл массу новых знакомств, как полезных, так и не очень. И волей-неволей, сам того не желая став матёрым убийцей ухитрился угробить массу народа, как откровенных мерзавцев, так и не очень. При всём при этом как-то удалось выжить самому, хоть за мою голову многие готовы были бы заплатить весьма и весьма высокую цену. Даже сейчас.

Мы шли мимо навевающих тоску, заросших кустарником остатков разрушенных домов, облезлые стены которых торчали по обе стороны дороги. Дул лёгкий ветер, гоняя пыль и шевеля ветви кривых, покорёженных радиацией деревьев. Когда на горизонте показался силуэт многоярусного скоростного шоссе, чьё дорожное полотно зияло многочисленными провалами, я остановился и повернулся к Норе: