«СВО» делит здание с баром, поэтому, возможно, под обедом Пол подразумевал нечто жидкое, но я направляю стопы в паршивенькую забегаловку «Кухня Бетти», расположенную на другой стороне улицы. Там выбираю и оплачиваю две порции макарон с беконом и сыром: от названия веет чем-то домашним, и мне кажется, что Артуру нужна как раз такая еда, если он вообще в состоянии есть. Закусочная забита сильнее обычного, люди ищут убежища от непогоды стоимостью в однодолларовый напиток. Я жду свой заказ у двери, прислонившись к стене возле доски объявлений и прикрыв глаза. При каждом открытии двери у моего плеча трепещут листовки и объявления. Ножи и вилки стучат о тарелки. Над столами плывут тихие разговоры. По телевизору идет сериал «Дни нашей жизни», и я вспоминаю Пэтти, которая при его трансляции пропустила больше походов в церковь, чем самих эпизодов, хотя сильнее всего на свете любит Христа.

– Мамочка, ее лицо.

Я разлепляю веки.

– Мамочка, что у нее с лицом?

Тоненький любопытный голосок доносится слева. Я поворачиваюсь в его сторону и вижу девочку лет четырех, сидящую за столиком с мамой. Она во все глаза таращится на меня. Ее буйные кудряшки стянуты в высокие хвостики, подпрыгивающие на голове, словно помпоны.

– Мамочка, – снова спрашивает девочка, глядя на меня в упор, – что у нее с лицом?

Мама наконец отрывается от мобильного.

– Что, детка?

Она отслеживает взгляд дочери, натыкается на мое лицо, и в ее глазах отражается отчаяние. Она молча молит меня сделать вид, что я ничего не слышала, или же, ради нас обеих, сама, по-доброму, ответила бы дочке на ее вопрос. Я смотрю на малышку, и ее глаза расширяются, а нижняя губа начинает дрожать. Мое пристальное и холодное внимание доводит ее до слез.

– Тринадцать, – кричит женщина за стойкой. Мой заказ. – Счастливое число тринадцать.

В дверях офиса меня останавливает Джефф. Он классный. Его работа – быть классным. Джефф высок и сногсшибательно хорош. У него темно-коричневая кожа и завязанные в хвост дреды средней длины. В «СВО» он работает СММ-менеджером[3] – звучит кошмарно! – и с неизменным мобильным в руке выглядит с ног до головы презентабельно.

– На твоем месте я бы туда не ходил, – советует он мне.

Я устремляю взгляд на кабинет босса, но не успеваю спросить, о чем он. Из-за закрытой двери доносятся крики орущих друг на друга Пола и Артура. Децибелы зашкаливают, однако, несмотря на предупреждение Джеффа, я иду на крики. Остановившись возле своего стола, смотрю сквозь матовое стекло на силуэты ругающихся мужчин. Артур возбужденно мечется по кабинету.

– Ты ни черта не слушаешь меня… и не слушал…

– Арт, я сделал все, что мог…

– Чушь собачья! Они убили моего сына!

В офисе мгновенно воцаряется тишина.

Разговоры обрываются, пальцы зависают над клавишами. Все замирают.

Дверь кабинета Пола распахивается, и на пороге появляется разгневанный Артур. Ярость заполнила разверзнувшуюся в нем пропасть, и теперь он выглядит странным образом цельным. Артур вылетает из кабинета, и дверь по инерции качается взад-вперед. Если кто и должен ее закрыть, то это я.

Из окна кабинета открывается замечательный вид. Наверное, лучший на нашем этаже. Эта сторона «СВО» отвернута от делового центра Мореля с его уродливыми старыми зданиями и смотрит на Гудзон, великолепный в летнее время года, с искрящимися под солнцем, отраженными в нем голубыми небесами. Морель – небольшой городок-десятитысячник, распложенный сразу за Пикскиллом[4]. На поезде от Нью-Йорка до него час езды. Иногда кажется, что мы находимся на краю света, иногда – что не совсем на краю. Сегодня черная поверхность Гудзона бурлит и пенится, вбирая в свой поток ливень. В дождливый ли, в солнечный ли день Пол всегда сидит спиной к окну. Когда я спросила его почему, он ответил: «Я здесь не для того, чтобы любоваться видом». Сейчас он тоже сидит спиной к окну, облокотившись о стол. Никогда не видела его таким расстроенным.