– Очень! У меня тоже есть кое-какие соображения… э-э, фундаментального свойства. Тоже хочу тебе рассказать, узнать твоё мнение.

– Да? – обрадовался и удивился Кнут. – Ну, тогда предлагаю вечером поужинать у нас, там и продолжим семинар!

В течение ближайшего получаса Кнут вытащил-таки сайду под девять килограммов, и рыбаки решили, что этого на сегодня более чем достаточно. К тому же оба потеряли по пилкеру с гирляндой наживок из-за донных зацепов. Они сместились к берегу и ловили напротив водопада, и, видимо, на дне было изрядное количество топляка.

– Ну что ж, – философски заметил Кнут, – всемирный закон компенсаторного замещения работает железно, хотя он и метафизический!

– Это как?

– Море нам дало – море у нас и взяло! И хорошо, что только пилкерами…

Тётя Марта оказалась маленькой черноглазой хохотушкой лет пятидесяти пяти. «Странно, – подумал Виталий, – у неё совершенно не норвежский типаж. Ей бы в самый раз в Сочи или Ялте на набережной, среди хохлушек или кубанских казачек. Откуда она тут такая? Тем более если родная сестра мамы Кнута. У племянника её глаза светло-серые, почти синие, а у этой – чёрные как уголья, словно её дедушка турецким пашой был…»

Тётя Марта, впрочем, недолго занимала внимание Виталия, так как, приняв его и усадив за чайный столик на террасе у дома, перебросившись с Кнутом несколькими фразами по-норвежски, села в серебряный «Ауди-4», послала ребятам воздушный поцелуй и убыла к подруге Элен на день рождения.

– Тётя – сводная сестра мамы, – пояснил Кнут, – её мама – моя бабушка Хильда, первый раз была замужем за русским, бывшим военнопленным. Его звали Руслан. Он после войны остался в Норвегии. Правда, дед Руслан был уже очень болен и прожил недолго, но Марту родить успел. Бабушка Хильда вышла замуж через пару лет во второй раз, уже за моего деда Клауса. Так что тётя Марта наполовину русская!

– Скорее, украинка, молдаванка или черкеска, судя по южной наружности, – заметил Виталий.

– А, ну это может быть. Но здесь ваши региональные тонкости не различают, для нас это всё равно. Её здесь считают русской.

«Россия – родина слонов! – вспомнил Виталий анекдот хрущёвских времён и усмехнулся. – А тут получается, Россия – родина норвежцев!»

Кнут и Виталий с воодушевлением подъели выставленные тётей Мартой холодные закуски из макрели (что-то солёно-копчёное, залитое пикантным маринадом и приправленное кинзой) и вяленую оленину с брусничным вареньем. Постепенно на веранде стало прохладно, и собеседники перебрались в дом, в гостиную. Расположились в кожаных креслах-качалках, весьма способствующих неторопливой беседе. На журнальном столике выставили кофейные принадлежности. Кнут включил фоном негромкий джаз Диззи Гиллеспи, и они продолжили разговор.

– Виталий, ты мне хотел рассказать что-то фундаментальное…

– Да, сейчас. Начну с моей истории. Истории любви… и смерти.

И он рассказал о том, что предшествовало трагедии в кафе «Сан-Суси», о теракте и гибели его возлюбленной, о своём решении посвятить жизнь созданию единой мировой религии, которая примирила бы религиозных экстремистов всех мастей. И это было бы лучшим памятником Юле… Кнут слушал молча, очень серьёзно, опустив глаза и как бы боясь даже взглядом разрушить атмосферу откровенности и пронзительной окрылённости, в которой парила душа Виталия во время исповеди. Когда он закончил, они помолчали с минуту, затем Кнут произнёс:

– Виталий, прими мои искренние соболезнования по поводу гибели твоей девушки. Это ужасно! Я полностью поддерживаю тебя в намерении построить новую, единую религию, хотя у меня тут есть пара сомнений, но о них потом. Кстати, три года назад, во время теракта Брейвика, у меня погиб хороший знакомый, работавший в том злосчастном международном летнем лагере… Так что я не понаслышке знаю, что такое терроризм и смерть дорогих тебе людей… Но давай хотя бы наскоро подумаем, с чего стоит начать построение этой религии? Ты что-то уже наработал, признавайся?