– Хороший трюк, – похвалил Давыдов.

– Да, «фонтан». У меня он получается лучше всего. Прыжки пока только учу, недавно его купила – сказала девушка и представилась, – меня зовут Сумико. Профессор ждал вас с утра, а сейчас уже день… Он в аппаратной. Я вас провожу к нему.

Катер мягко ткнулся в причал. Капитан помог выгрузить вещи и, словно в подтверждение недавно сказанных слов, тут же, развернув судно, тронулся в обратный путь. Знакомая по видеозаписи крутая лестница вела от пристани почти вертикально вверх.

Ветки хлещут по коже и оставляют на ней красные полосы. Капли росы перемешиваются с потом, соскальзывают и падают на землю. Видно, как ломаются сухие прутья под ногами. Но хруст веток почти неслышен за разъярённым клёкотом чаек. Сквозь них пробивается крик: «На помощь! На помощь!».

– Дай общий план. Смени камеру, – кто-то почти кричит в темноте у экрана.

Резко меняется угол съёмки. Становится видно, как через подлесок бежит ребёнок семи-восьми лет. Над ним, над самыми кустами, чайки уже почти добивают здоровенного попугая какаду. Его шея и одно из крыльев в крови. Птица в очередной раз повторяет так похожий на человеческий призыв о помощи. Кустарник пересекается глубоким оврагом, верхушки зарослей над которым колышутся почти вровень с землёй. Словно оценив непреодолимость для человека этого препятствия, чайки вместе с жертвой зависают посередине. Но мальчишка, на секунду притормозив, вдруг начинает семенить ногами по ветвям, и успевает ударить самую большую чайку кулаком. Отлетев в сторону, та с удвоенной силой набрасывается на какаду снизу. Теснимый с брюха попугай начинает подниматься вверх, удаляясь вместе с водоворотом чаек всё выше от земли. Ребёнок подпрыгивает, но его руки задевают лишь медленно кружащее в воздухе перо. Он замирает, а потом, пританцовывая на тоненьких ветках, которые не выдержали бы и воробья, вдруг начинает бить кулаками воздух вокруг себя.

– Ничего себе, – звучит возглас удивления из темноты, – как бы он не спятил.

Риторический вопрос прерывает почти командный крик:

– Дай крупный план чаек.

Птиц словно бьёт какая-то невидимая сила. Они поочерёдно отлетают в стороны, возвращаются, снова удар, в воздухе пух, перья. Чайки отступают. Лишь одна из них, самая большая, продолжает кружить в небе, словно пытается рассмотреть, как внизу ребёнок разглаживает перья спасённого попугая. Потом и она исчезает где-то в вышине.

– Тимур Маркович, как он это сделал? – Перед экранами сидят двое, чуть подальше, у большого пульта, ещё один, в инвалидной коляске. На центральном мониторе ребёнок счищает с попугая кровь. На других, которые поменьше, типичные виды тропического курорта: пальмы, тропинки к морю, продолговатый пляж, прозрачная вода в лагуне… Десятки, если не сотня экранов выстроены полукругом. На мужчинах, сидящих у мониторов, зеленоватая униформа. Если бы не толстые профессорские очки на носу одного и довольно интеллектуальные лица обоих, их можно было бы принять за охранников.

– Кто его знает, Пьер. Этому мы его не учили. – Носатый брюнет лет шестидесяти, в очках, с выделяющимся животиком поправляет рубашку. Становится видна пришитая над нагрудным карманом табличка с фамилией «профессор Т. Осмолов». Он поворачивается, встаёт:

– Роуз, Давыдов, вы привезли нам удачу. Это первый проблеск за семь лет. И это почти победа. Получилось! – Он с особым выражением произносит последнее слово. Он направляется к гостям, но в результате подходит к сотрудникам, которые начинают собираться в коридоре у полуоткрытой двери. Новости в этом маленьком коллективе, похоже, распространяются мгновенно. У всех взволнованные лица, радостные, удивлённые, недоумённые.