Следующее время мы шли в тишине, постоянно виляли и сворачивали. Было понятно, что Эрик хорошо ориентируется в канализации.

Так мы шли около часа, и я уже успел привыкнуть к вони, но к тому, что я по колено в дерьме, не получалось. Лицо Эрика источало волнение, он явно переживал за Айлара, но, несмотря на это, он провожал меня к выходу из этого мира, помогал мне. Его самоотверженность и выдержка меня поражали.

Чем дальше мы двигались, тем сильнее становилась вонь, стены канализации будто сжимались и чернели.

Наконец мы добрались до выхода. Тоннель закончился, и мы вышли на свежий воздух, более-менее свежий. Я ступил на сухую землю, где не было травы, будто безжизненная пустыня раскинулась перед нами.

– Осталось немного, – сказал Эрик, продолжая идти.

Было тихо, не слышно ни малейшего звука, кроме наших шагов. ни звезд, ни луны, ни яркого света города не было видно, вокруг стояла лишь непроглядная тьма.

– Так темно и тихо, – сказал шепотом я.

– Всегда так, когда уходишь далеко от города.

– Странно это.

– В нашем мире не так?

– Не так. Ночью видно завзды, луну, свет фонарей можно увидеть даже в безлюдном поле. Всегда есть свет, а тут лишь непроглядная тьма.

– Ночью?

– Ну да, есть день и ночь. Днем все освещает солнце, когда все видно.

– Солнце – это что?

– Это… ну, скажем так, огромный желтый фонарь на небе.

– Надеюсь, когда-нибудь увидеть это. Здесь же всегда темно.

Мы поднялись на холм, и среди непроглядной тьмы я смог увидеть свет города вдалеке. Мы прошли еще около километра по холмам, небольшим лесочкам. Чем ближе мы были к городу, тем больше становилось растительности. Наконец, мы добрались до хлебопекарни. Сейчас она уже не выглядела такой заброшенной, будто ее отреставрировали за это короткое время. Но даже так она выглядела безжизненной. Не знаю, сколько времени прошло с момента нашего прибытия в этот мир, я потерял счет времени, во многом – из-за тьмы.

– Пришли, – сказал Эрик, когда мы подошли к сетчатому забору, который выглядел как новенький.

– Странно, пекарня выглядела более заброшенной, – озадаченно сказал я.

– Все в этом мире можно изменить, как тебе угодно, если ты Квейн-Рен, конечно. Он часто этим занимается, чтобы вводить в заблуждение, чтобы тебе было труднее вспоминать.

– Я тут подумал, – начал я, – Эрик, я не могу уйти.

– Почему?

– А мои друзья? Они ведь останутся здесь.

– Я уже сказал тебе, вытащить их сейчас будет нереально. Гуз вытащил тебя, а значит, он видел твоих друзей, мы постараемся им помочь, я знаю, где находятся их врата, – Эрик указал пальцем на пекарню, – а тебе стоит уходить, ты вряд ли чем-то поможешь.

Осознав безвыходность ситуации, я решил смириться. Эрик был прав, против Рена и Советников я бессилен, хоть я и пытался убедить себя, что я смогу их победить, словно герой какого-нибудь фильма. Но это реальность, в данном случае либо погибну я и мои друзья, либо я точно выживу, а друзья…

Я вспомнил лица Олафа, Амилии и Вадина. Мне стало не по себе. По сути, я их брошу здесь на произвол судьбы, они ведь не представляют, в какой они опасности.

Вдруг у меня родилась идея: я могу привести подмогу. Но для этого точно нужно выбраться.

Вместе с Эриком мы добрались до входа. Здесь уже не было той ржавой скрипящей двери, стояла новая, чистая и свежевыкрашенная. Она была не заперта, так что мы без труда открыли ее. Перед глазами возник уже чистый коридор, не было ни мусора, ни обломков, ни осыпавшейся штукатурки. Пол был уложен новой плиткой, стены покрашены, не хватало только освещения.

Внезапно за нашими спинами что-то засияло, мы обернулись и увидели несколько машин, которые на бешеной скорости снесли сетчатый забор пекарни и остановились недалеко от нас. Свет от фар бил по глазам.