– Пачка, ну ты где ходишь? – недовольно закричала Мотя, завидев подругу, – Мы тут замерзли уже.

– Извините, девочки, у папы засиделась.

– Тогда, ладно, – махнула рукой Матрена, – Ну что, есть билеты? Для нее, выросшей в небольшой саратовской деревеньке, попасть на балет в Большой театр, было сродни какому-то сказочному чуду. Оттого и вела себя обычно спокойная, тихая и работящая Мотя немного вызывающе.

– Есть! – Света радостно тряхнула заветными бумажками.

– Пачка? – хмыкнула позади Марфа, напоминая о себе. И девушки тут же вытянулись перед незнакомым лейтенантом.

– Ой, девочки, знакомьтесь, – опомнилась Светлана, – это моя подруга детства Марфа Пешкова. Внучка Алексея Максимовича Горького. А это Серго…

– Просто Серго, Сережа, – улыбнулся Берия-младший, показав Светлане взглядом, что не стоит называть его фамилию, – И не надо тянуться, мы же в театр пришли. Света кивнула и продолжила:

– А это Зоя, Маша и Мотя.

– Очень приятно, – без души улыбнулась Марфа, – Так почему Пачка? – и посмотрела сначала на Свету, потом на девушек, которые, хихикнув, пожали плечами, а Светлана буркнула, сделав Матрене злые круглые глаза:

– Позывной такой. Пойдемте. Запускают уже, – она недовольно кивнула в строну входа в театр. Ну Мотька, ну зараза, подруга называется! Вот, не могла промолчать, коза!

Старый капельдинер на входе их узнал:

– Светлана Иосифовна, Марфа Максимовна, Серго Лаврентьевич, – Берия-младший кинул быстрый взгляд на подружек Светланы. Девушки не обратили внимания на приветствие, восторженно рассматривая внутреннее убранство театра, – Рад снова приветствовать Вас, – капельдинер с аристократическим достоинством поклонился посетительницам, – Сегодня у нас премьера. Ирина Викторовна танцует восхитительно! Вы получите истинное наслаждение!

– Спасибо, Матвей Леопольдович, – благодарно кивнули девушки пожилому человеку, отдавшему Большому всю свою жизнь. А Света продолжила: – Как Ваше здоровье, супруга?

– Какое у нас здоровье? – покачал головой мужчина, – Война. Даже Вас не обошла, – он кивнул на шинель Светланы. – Скорей бы уже закончилась, проклятая.

– Закончится. Скоро закончится, – утешила его Света, – еще немного.

– Дай то Бог, дай то Бог, – покивал старый капельдинер. Света бы с удовольствием еще поговорила с ним, расспросила, про театральных знакомых, про жизнь в эвакуации, но позади уже слышалось возмущенное покашливание, и она не стала задерживаться. А еще пришлось буквально за руки вести Машу и Мотю. Да и Зоя, хоть и пыталась казаться опытной театралкой, было хорошо заметно, что именно в Большом она впервые. А театр буквально подавлял роскошью. Белоснежные лестницы с ярко-красными ковровыми дорожками, барельефы, позолота, ослепительно сверкающие люстры. Девушки буквально замерли, открыв рот. Света услышала тихое, презрительное хмыканье Марфы и резко повернулась к подруге:

– Четыреста пятьдесят и шестьсот, – сквозь зубы прошипела она.

– Что четыреста пятьдесят и шестьсот? – не поняла Марфа.

– Столько боевых вылетов они подготовили. Тонны бомб и снарядов. Ночью, на морозе. А ты знаешь, что если голой рукой ухватиться за промороженное железо, можно оставить на нем кожу? – ладони Светы непроизвольно сжались. Случалось с ней такое. Да, наверное, со всеми девочками техниками и вооруженцами случалось. Потому что, торопясь, забываешь надеть рукавицы. Думаешь, что вот, сейчас по-быстрому, еще на один вылет пополнить БК, и все. А глаза уже слипаются, и руки трясутся от напряжения. Ты хватаешься за промерзший металл и, чувствуя, что прилипла, машинально дергаешь рукой, и ладонь обжигает болью. А экипаж ждет. И на передке ждут вертушки. И приходится, закусив губу от саднящей в ладонях боли, продолжать свою работу. А потом, когда вертолет взлетел, тихо поскуливая, чтоб никто не услышал, мазать бардовые ладони, чудом раздобытым где-то Софьей Ивановной, гусиным жиром. – Так что не хмыкай, Марфа, поругаемся, – Света неприязненно прищурила взгляд.