Сашка от сурового тона капитана подобрался, развернулся и понесся разыскивать старшего лейтенанта Ванина. А капитан стоял и смотрел пустым тоскливым взглядом в пустой дверной проем, в котором скрылся мальчишка. Этот черный квадрат дверного проема пугал его неимоверно, ему надо было идти на совещание к генерал-лейтенанту, но он не мог заставить себя сделать хоть один шаг. Ему казалось, что если он останется тут, в актовом зале, сюда сейчас же зайдет Терещенко и скажет, что произошла ошибка, что тревога была учебной, а все только что сказанное, проверкой личного состава на психологическую устойчивость. Но если шагнуть в этот страшный квадрат дверного проема, то ничего уже будет не изменить, и эта проклятая чернота поглотит их всех, засосет в себя, выпив жизнь и душу. Там наверху у него, как и у всех на базе осталась семья, и капитан хорошо понимал, что увидеть их шансов практически нет. Только сейчас, именно в этот момент капитан осознал, что прошлого больше нет, оно сгорело в огне ядерных взрывов, и как раньше уже не будет никогда. Никогда больше он с женой и дочкой не пойдет в парк, никогда не проснется рядом со сладко посапывающей Мариной, услышав тихое шлепанье босых ножек Леночки, крадущейся к ним в спальню, чтобы с веселым визгом запрыгнуть в родительскую постель, никогда они не поедут вместе на дачу, на шашлыки. Больше не будет никогда и ничего. Будут только вот эти дверные проемы и коридоры базы и редкие вылазки на поверхность в поисках выживших. А еще слабая надежда, что им все-таки удастся запустить «Ковчег». Нет! Не надежда, вера! Они обязательно его запустят! И попадут в прошлое! Хоть какое! К царю, к Сталину, к Брежневу! Какая разница! У них есть знания, опережающие время. И они используют их на всю катушку. Даже если в живых останется только один из них. Пусть! Все знания базы, все ресурсы должны быть использованы для того, чтоб такое не повторилось. Они изменят прошлое и изменят будущее. Главное не опускать руки, главное жить и работать. Жить и работать за них, родных и любимых, сгоревших в ядерном пекле. Чтобы они смогли жить потом в том будущем, которое они построят в прошлом. Капитан вздрогнул, как будто очнулся от глубокого сна и с другим, фанатично горящим взглядом, смело вышел в коридор.

Для Сашки, как и для всех на базе, началась новая жизнь. Трудная, порой невыносимая. У людей часто случались психозы, были и случаи суицида. И несчастные случаи бывали. Из поискового вылета не вернулся один вертолет. Когда улеглись бури вызванные ядерными ударами, Терещенко стал выпускать вертолеты в разведывательно-поисковые вылеты с тщетной надеждой найти живых. На месте Смоленска были радиоактивные руины, к АЭС вертолетчики даже не подлетали, слишком уж там фонило. Вылеты были не продолжительные, чтобы летуны не схватили дозу. Живых так и не обнаружили. Сашка смирился с потерей близких. Тяжело ему было, но он справился, хотя бывало ночами рыдал в подушку, но так, чтобы никто не видел. Он стыдился своих слез, ведь они все до единого, кто находился на базе, потеряли родных, и если все начнут истерить и рыдать, то они никогда не смогут запустить «Ковчег». Первое время особо размышлять о своем горе ему не давали Ванин с Анастасиади, загружая работой так, что в конце смены Сашка еле доползал до кровати и падал спать. Кстати из своего кубрика он перебрался в кубрик к Максиму и Ивану. Люди на базе старались не оставаться в одиночестве и инстинктивно сбивались в группки. А Терещенко с медиками делали все возможное и невозможное, чтоб на почве психозов не было конфликтов между людьми и группами, а если такие и случались, то пресекались жестко, даже жестоко. А майора Евтушенко старшего интенданта базы Терещенко вообще показательно приказал расстрелять, после того, как выяснилось, что тот ведет паникерские разговоры и подбивает людей на бунт против командования базы.