Одет он был, как всегда, элегантно, но имел взъерошенный вид и соответствующее настроение.

– Утомительные и неотложные дела в банке. Я молю вас о прощении. – Они с мистером Тилсоном переглянулись, затем Генри повернулся ко мне и поклонился. – Вас в особенности, мисс Рейвенсвуд. – Мы столкнулись взглядами, и я подумала о нашей предыдущей встрече в этой комнате.

– Вам не за что просить прощения, – сказала я и залилась краской, вспомнив, что ровно теми же словами ответила ему и тогда. Судя по тому, как он посмотрел на меня, его посетила та же мысль. – И к чему выделять меня, когда все мы в равной степени волновались за вас?

– Но ведь это вы даете свой первый ужин в Лондоне. Это вы полнитесь тревогами, не омрачит ли что-нибудь безупречно продуманный вечер или великолепный вкус жаркого.

Я невольно улыбнулась.

– Если я и тревожусь, то исключительно о вас. Мы опасались, что вас постигло некое злоключение.

– Именно за это я и каюсь перед вами. Хозяйку и так занимает тысяча забот, и гостям негоже приумножать их количество.

– Вы здесь – это самое главное. – Мне показалось, что его кожа и белки глаз приобрели желтоватый оттенок, но, возможно, дело было в освещении. – С вашим здоровьем все в порядке, сэр? Вы хорошо себя чувствуете?

– Вы – врач в той же мере, что и ваш брат.

– А может, и в большей. Но вы не ответили на мой вопрос.

– У меня все хорошо, благодарю вас, – только и услышала я в ответ, и тут подошло время садиться за стол.

– Вы завели экипаж! Какая радость!

У джентльменов возникла масса вопросов, отвечать на которые я предоставила право Лиаму, а сама принялась изучать лица гостей, пытаясь понять, нравится ли им угощение – я была так взвинчена, что вкуса еды почти не чувствовала, – и достаточно ли проворен и грациозен наш новый лакей Роберт. Под осуждающим взглядом Дженкса, который отвечал за вино, Роберт быстро убрал со стола после первой перемены, а блюда второй расставил именно так, как я и велела; при этом он был высок и хорош собой – Лиам сделал отличный выбор. Края тарелок были чистыми, без брызг, еда – сносной температуры, и вопреки всему она почти не разварилась. И, к счастью, гости беседовали куда непринужденнее, чем до застолья.

Как хозяйка дома я сидела во главе стола, а Лиам – в противоположном его конце. Гости по традиции сами выбрали, где сесть; Генри умудрился занять место справа от меня. Старшая из сестер Джексон, Элеанор, устроилась напротив него, что меня позабавило и в то же время смутило. Зная о том, что в 1820 году она выйдет замуж за Генри Остена, я не могла отделаться от ощущения, что она уже приметила его. Возраст на глаз я в этом веке определяла с большим трудом, но она, похоже, была плюс-минус моей ровесницей или чуть младше – практически старой девой. Привлекательная, с большими темными глазами и красивым профилем, она то и дело украдкой поглядывала на Генри, из-за чего большую часть времени ей приходилось либо переводить свой ледяной взор на меня, либо, отворачиваясь, демонстрировать мне свою изящную шею. Понять, что она из себя представляет, мне так и не удалось: на все свои вопросы я получила максимально краткие ответы. Генри, вид у которого был определенно нездоровый, беседовал со мной, впадая иногда в нехарактерное для него безмолвие под косыми взглядами мисс Джексон.

Я окинула взглядом стол в поисках отдушины. Мистер Сеймур, адвокат и друг Генри, расспрашивал Лиама о юридических формальностях, связанных с освобождением рабов. Ответы Лиама были впечатляюще подробными, но ему никак не удавалось перевести разговор на менее специфическую тему, и с каждым упоминанием рабства лицо миссис Тилсон становилось все более раздраженным и пунцовым. Ее супруг сосредоточился на поглощении еды. Мистер Джексон, человек крупный и добродушный, обсуждал с мистером Тилсоном огораживания