Митя выдал версию, не так давно озвученную самим Корнеем Львовичем. Этот расклад должен был, по идее Фроста, стать основным мотивом к переоформлению всех активов «Медиасити» и некоторых контрактов со «звездными конвейеристами». Если учитывать известное нежелание Шлица вовремя гасить все образовавшиеся долги и обязательства, версия выглядела правдоподобно. Иван тяжко задумался, если процесс почесывания и покряхтывания можно вообще принять за мыслительный.
– А чего это он меня не поставил в курс дела? Я ему что – дерьма кусок? Отряхнул с сапога и дальше двинул? Нее-е-ет! Так не выйдет. Он еще отступных должен. Я сказал!
Иван двинул огромным кулаком по бетонной стене дома, к которой прижался Митя. Стена загудела, а на первом этаже даже задребезжало оконное стекло. Но Фадеев, хоть и втянул голову в плечи по самый козырек своей неразлучной бейсболки, все же пискнул:
– Ага! Должен. Вот вы и выясняйте. А то меня чуть его «крыша» прям там в цемент не закатала.
Бессараб напрягся, как сторожевой пес на чужого:
– «Крыша», говоришь? Какая такая «крыша» у Корнея?
– Простая. Кажется, «красная» называется. Здоровенные такие амбалы из милиции и вроде один аж полковник из наркоконтроля.
– С чего ты взял? – недоверчиво покосился Иван.
– Так они мне объяснили очень наглядно и подробно, что со мной будет, если я: а) не отдам долги Шлица и б) попробую что-то не оформить, как им надо. Вот такой небогатый выбор.
На Бессараба было тягостно смотреть. Он был уже слишком стар, ленив и обеспечен, чтобы выходить на тропу войны. А воевать с «красной крышей» Фроста было наибольшей глупостью, какую только можно себе придумать. Против «ментовской крыши» могла быть действенной только «фээсбэшная», а еще лучше «кремлевская». Но ни на вторую, ни на третью, и даже на первую Ваня рассчитывать не мог. У него был свой путь, своя легенда и свои понятия. Чтобы совсем не терять лицо, Иван перевел тяжелый взгляд на Митю и внезапно двинул его под дых, а затем добавил сбоку в ухо. Пока Митя падал на землю и стонал, задыхаясь от кувалдоподобной оплеухи, Иван сплюнул и зло закончил беседу:
– Это тебе, поц, чтоб руку больше не поднимал. А с Фростом и его шавками я сам разберусь. Сиди тихо и не отсвечивай. Скоро позвоню. И еще… не вздумай лыжи дернуть! Найду и яйца отрежу. А затем заставлю сожрать! – Он пнул скорчившегося на асфальте кашляющего Митю. – Бывай!
Элвис
Роман Ротман и Корней Фрост вместе вышли из Театра эстрады. За ними чуть поодаль шел Гарик Бестофф. Они не собирались ехать на кладбище и лить слезы над могилой убитого. Хотя корпоративные интересы и вынуждали их прилюдно отдавать долг памяти ушедшему коллеге, заставить сожалеть о нем не мог никто! Каждый из них, как и еще десятка два деятелей сферы эстрады, телевидения и развлечений, имел сотню причин не только ненавидеть Шлица, но и приближать его кончину.
– Зайдем в «Лермонтовъ»? Переговорить бы надо, – неожиданно предложил Фрост.
Ротман недоверчиво оглядел Корнея и посмотрел на свой лимузин и охранников, которые уже распахивали двери. Они давно не разговаривали один на один, и интересы толкали Романа на такую беседу. Сейчас, пока не начался передел шлицевских активов и проектов, еще можно было договориться. Или хотя бы прощупать потенциального партнера, что в любую секунду может стать противником и даже заказчиком твоего устранения. Ведь Шлица-то явно кто-то убрал; ежу понятно, что это была не бытовуха и не уличные хулиганы. Серьезный заказчик не оставил следов и наверняка наблюдал за развитием событий из-за занавеса.
– Пешком, что ли, топать? – лениво начал Роман, на самом деле просчитывая возможные варианты разговора. Он любил заранее формулировать решение, которым должен закончиться разговор.