Тучи расправили кудри,
Чистой гладью небес.
Даная лишилась целомудрия
И возрадовался Зевс.
Так же, как и проник
Громовержец в башню,
Явив из ниоткуда лик
И исчез он так же…
Пришедшая в себя Даная,
Поняв, что произошло,
Наготу скромностью прикрывая,
Восхищалась она душой.
А бдительная стража
Всё доложила царю:
– Заточённая дочь ваша,
Поклоняется некому злу.
Да и сам Акризий
Через приличное расстояние
Незримую даль приблизил
В ночи загадочным сиянием.
Высочайшая башня
С единым окошком
Становилась всё слаще
За гранью решётки.
Манящем ароматом ванили
Стены неволю питают,
Жизнь расправила крылья
И бабочкой порхает.
Не на шутку испуганный царь,
Прервав свой сон,
Не отдаляясь от дворца
В страхе за свой трон
Мчится со стражей
Не видя мрачную ночь,
К той самой башне,
Где заточена его дочь.
Отварив тяжёлые засовы
И семь огромных замков
Ожидаемое сладкое горе
Навязало тугих узлов.
До смерти корыстный царь
Вложил всю отцовскую мощь.
За дверью он мечтал
Узреть омертвленную дочь.
Но к сильнейшему удивлению
Его ждало разочарование
Он увидел умиление
В освещённом очертании.
Двух недельный голод
И отсутствие воды
Мрак и жуткий холод
Не оставили Аида следы.
Царь, сдерживая слово,
Что дал самому себе,
Умертвить без крови,
Дочь, заточённую во тьме.
Едва ветра вдохнули
Аромат полевой ромашки,
Как вновь Данаю замкнули
В каменной башне.
Грозно прозвучал приказ
Властного царя Акризия
Спрятать её от глаз
Какой либо жизни.
Время незаметно пролетало,
Исчезая за высью
А царя грызть не переставала
Пророчество единой мыслию.
Быстро бежали недели
Спотыкаясь о дни
И что-то неведанное
Зажигали в башне огни.
Люди прокляли Данаю
Мол, злом она объята.
Ночами муками возгорает,
А днём воплощается обратно.
Но и иные мнения
У людей рождаются.
Свет – это умиление,
Когда Зевс к ней является.
Окрылённые месяца
Затмевали время мигами,
А освещённые чудеса
Мучили царя интригами.
Оборвалась нить терпения
И вновь пошёл он в башню,
А за закрытой дверью
Смерть отступила дважды.
Жизнь ослепляет мрак
И бьются два сердца.
Даная держит на руках
Маленького младенца.
Её лицо румяна
Она дитя питает грудью,
Голод дарует пищевую нирвану,
А жажда влажностью целует.
Царь попятился назад,
Схватившись за сердце.
Нет, не злом она объята,
А возлюблена Зевсом.
Душа потрёпанна львицей,
Будто когти об неё точит.
Акризий страшится,
Что исполнится пророчество.
Дочь, которую должен любить,
Царь намерен презирать.
И он решает погубить
Мать, кормящую дитя.
Но он страшится мести
Бога громовержца
Кара великого Зевса
Сжимает напуганное сердце.
Чтоб не быть проклятым,
Пусть убьёт их природа.
Оглушив истеричным хохотом
Пусть поглотят их воды.
Гнев безумного деда
К грудному внуку
Планирует победу
На зловещем досуге.
Когда дремало солнышко,
Под ночным покровом,
Царь в утлой судёнышке
Отправил несчастных в море.
Без еды и воды
И без управления
В ладонях беды
Их подхватило течение.
Но громовержец Зевс
И там их не оставил,
Озарил божественный блеск
Зеркально-морской гладью.
Глубины смертельных вод
Бликами счастья сияли.
Ветерок подгонял плод
Не тревожа зазеркалье.
Прибой Данаю с младенцем
Вынес на остров Серифос,
Взор окинул совершенство
Там они и поселились.
Время не щадило миги,
Ступало по часам
Сминая листы книги
Причиняя боль годам.
Где огонь едва тлел,
Там пыл жаждал агонии.
Персей повзрослел
И достиг возраста воина.
А в то время, Медуза
Пополняла каменный сад.
Она, затягивая узел
Тем, кто приехал умирать.
Никем незваные герои
По зову неумолкаемого подвига,
Ступают по пролитой крови
В жажде срубить горгоне голову.
Если чтить легенды
И слышать эхо их слов,
Кто завладеет победой
Тот использует её против врагов.
Ведь если даже умертвить
Ту, кто питается горем,
Её голова окаменнит