Философ пробубнил что-то очень длинное, и толстяк, подтвердив это, разлил оставшееся вино по стаканам.

В голове Ивана творилось что-то непонятное. Набегали тучи с желтыми стрелами как на схемах, мельтешили солнечные зайчики, скрывающиеся от ночного повелителя, загоняющий хвостатых хулиганов в небесный сарай. Он выпил всего лишь второй стакан, а состояние было такое, как после выпитой бутылки, а то и двух.

– Ну что, поел? – услышал он. Оказывается, его голова неожиданно повалилась на плечо, и она давила своей тяжестью, сжимая все тело и приближая эти две сопряженные части тела к земле.

– Да, спасибо, – сказал Иван. Он вытянулся в первоначальное состояние, вытер образовавшуюся испарину со лба и посмотрел на окружающих его людей, среди которых появился еще один, которого он не помнил.

Джинсы, спортивная куртка серого цвета и сапоги болотного формата выдавали его за рыбака, зашедшего на огонек поделиться своим уловом, но отсутствие всех необходимых атрибутов от удочки до наживки и рыжая борода выдавали в нем скорее разбойника с дороги, но никак не любителя природы, ее щедрых даров, готового часами сидеть на зорьке, наблюдая за капризным поплавком в неизвестном ожидании. Он смотрел прямо, не отворачивая взгляд, а пронзая все тело, затем выворачивая сверло, чтобы вновь проделать еще одно отверстие.

– Стало немного лучше или нет? – пронеслось в голове. Сытость не наступила, но с ней, наравне с растравленным чувством, появилась цыганская расхлябанность и непослушание. – Кто это? – мелькнуло в голове. – Когда он пришел?

– Ну, спасибо не намажешь, – протянул вождь, бросая образовавшиеся кости в костер, которых съедало разгоревшееся пламя.

– Правильно, – произнес рыжий, и Иван почувствовал от него ту угрозу, которая возникает в пересечении взглядов, в неуютном дыхании, в его развалочной позе, с широко поставленными ногами и, наконец, в его руках, сжимающие друг дружку, как в борьбе – одна подминала под себя другую, но поверженная вырывалась и нападала на противника, повергая его в не менее трудное положение, скрепляя болевым захватом, но через мгновение была снова захвачена обиженной стороной.

Иван рассмеялся. Толстяк ухмыльнулся, философ пробурчал что-то сердитым тоном, но мало кто обратил на него внимания. Младой вытащил сигарету, вождь кивнул, и толстяк вырвал ее у банкира, смачно улыбнувшись, как в красиво сделанной пантомиме, и протянул ее мужчине с малиновой шалью на голове.

– Смеешься? – спросил вождь, пряча сигарету за правое ухо, видя, что парень нашел ситуацию смешной.

– А что? – улыбаясь, спросил Иван.

Он смотрел на те угольки, что остались от еды, и подумал, сколько бы мог стоить тот маленький кусочек, который он ел примерно минуту. Десять, двадцать, максимум сто рублей?

– Плати, – твердо сказал вождь, но произнес это таким спокойным тоном, словно каждый день устраивал пикники, чтобы кормить случайных гостей.

– Черт возьми, – прошумело в голове. – Так они, значит, меня специально…Увидели одиноко сидящего парня, попавшего под настроение, и давай его разводить. То-то вино мне не понравилось. Бурду какую-то намешали. Только что там? Снотворное или отрава какая? И не узнаешь, пока не откинешься.

– Мани о азе финг, – сказал вождь.

– Деньги либо по-другому, – произнес рыжий.

– Вы шутите? – спросил Иван, еще не до конца доверяя в своему инстинкту, в частности самосохранения.

– Нет, – твердо сказал рыжий, потирая бороду, на которой было несколько белых полосок неизвестного содержания.

Подул ветер и принес капли то ли с реки, то ли с того облака, которое засосало день. Небо обуглилось и стало попеременно вкручивать ночные лампочки, ругаясь и кляня тучи, которые мешали многим светочам исполнять свой долг. В воде всколыхнулась рыба, которая, дождавшись полной темноты, решила искупаться в чарующем вечернем воздухе, не беспокоясь за свои плавники.