Все направились в купальню, и сердце заколотилось. Я стояла, как истукан, примерзшая к своему бару, и искренне надеялась, что про меня просто забудут.

Сильвия дернула за руку так, будто хотела ее вырвать:

— Что встала! Быстро! Быстро! Быстро!

Она шипела, как змея. Единым рывком сорвала с моих плеч широкие лямки платья и втолкнула в двери через завесу жидкого стекла. Тело обдало влажным ароматным жаром, слуха коснулась тихая неспешная музыка.

Квинт Мателлин спускался в просторный прямоугольный бассейн, исходящий клубами густого пара, в сопровождении трех молодых голых рабынь. Остальные просто выстроились у стены шеренгой и ждали малейших указаний. Я смотрела, как при каждом движении перекатываются его каменные мышцы, в такт тягучей мелодии. Он вошел в воду по пояс, достиг противоположного бортика. Одна из рабынь, пятнистая верийка по имени Вана, которая посмеялась тогда надо мной, села на бортик и раздвинула ноги, демонстрируя густой черный треугольник. Голова Мателлина, как на подушку, легла на ее живот. Две другие рабыни взбили крепкую пену и принялись медленно и бережно намыливать своего господина.

Я не могла оторвать глаз, забыла про наготу, про стыд. Эта картина дышала неожиданной чувственностью, расслабленной негой.

— Войди в воду.

Я не сразу поняла, что Мателлин обращается ко мне. Вздрогнула и, не чувствуя ног, пошла к бассейну, ступила в приятно горячую воду.

— Сядь на бортик и останься там.

Я опустилась на теплый мокрый камень, сместила ноги в сторону, чтобы хоть немного закрыться. Какое-то время он не сводил с меня прищуренных глаз. Будто внимательно изучал. Рабыни прижимались к нему телами, старательно размазывали ароматную густую пену. Терлись грудью, выгибались, словно предлагая себя, облизывали губы. Дурманящая музыка, плеск воды… Мне казалось, что каждая из них готова была в любую минуту отдаться ему. Это было написано на лицах. В движениях, в помутневших глазах. Особенно Вана. Она аккуратно промывала волосы своего господина, все время касаясь его крепкой шеи, плеч, и бросала на меня уничтожающие взгляды. Она жгуче ревновала. Ревновала с того самого мгновения, как я оказалась в покоях. Потому и смеялась. Чтобы унизить. Потому что больше ничего не могла.

Мне невольно передавалось это мучительное жаркое томление, разливалось по венам. Как цепкий коварный вирус, висевший во влажном мареве. Голова стала тяжелой. Я глохла под гнетом разлившейся в воздухе чувственности. Глубоко дышала, замечая, как вздымается собственная грудь. Мне не хватало воздуха. Между ног пульсировало, запуская по телу едва уловимые волны.

Только бы это был не седонин.

Только не седонин.

— Плесни на себя водой.

Повинуясь, я медленно нагнулась, вторя общей неспешности, набрала воды в ладонь и вылила на грудь, глядя из-под ресниц в резкое лицо Квинта Мателлина.

— Еще.

Я снова наклонилась, снова плеснула, чувствуя, как капли срываются с затвердевших сосков. Я подчинялась, не допуская даже мысли о том, чтобы воспротивиться приказам. Замирала под его взглядом. Что он вчера сделал со мной? Лишь парой прикосновений. Без силы и угроз. Что делает теперь?

— Подойди ко мне.

Я спустилась по ступеням, чувствуя приятное тепло воды. Пересекла бассейн, касаясь пальцами водной глади, остановилась в нескольких шагах.

— Все вон.

Я так и стояла, слушая, как рабыни покидают купальню, и мы остаемся одни.

Грудь ходила ходуном. Я глохла от своего шумного дыхания.

Квинт Мателлин вытянул руку, лениво провел пальцами по моему бедру, заставляя кожу покрыться мурашками. Я замирала от этого касания, но принимала его, как должное. Вчерашние ощущения захлестнули с удвоенным жаром. Внутри все паниковало, но одновременно находилось в удивительном спокойствии. Обреченной статике. Будто он один имел на меня право. От него исходила такая необъяснимая сила, что я просто не могла противиться.