Интеллект двигался трудным путем.

Материальное бескорыстие противоречит соблазнам, которые при своем развитии открывают новые возможности чувственного удовольствия. Как уже было сказано, они способны развращать человека. В ассортимент таких возможностей входит гипертрофированное корыстолюбие и честолюбие. Мы обращаем на это особое внимание, потому что свойства этого вида зла, обладающие силой, целеустремленностью и решительностью. Они могут быть использованы добром, если следовать логике гомеопатии (лечить подобное подобным). Тогда у человека появятся необходимые для борьбы злость, прямота, резкость, придающие доброте мощь, лишенную боязни оскоромиться. Тогда можно превентивно ограничить насильников. Задача в том, чтобы суметь отличить зло от добра, не дать злу притвориться добром, не дать злости перейти пределы необходимой обороны и превратиться в зло.

Мы смешиваем веру в добро с религией и ее хранителем – институтом церкви. В момент своего появления храм имел гуманитарное значение. Он вместе учил неразвитых людей первоначальной морали. Позднее человек стал разбираться, что мораль – это духовная сила. Одухотворенному человеку становилось все более понятно, что церковь – не что иное, как желание получить нечто большее, а именно возведение веры в некую материальную систему, влиятельную своей ощутимостью, вещественностью и наглядностью. Заметим: вера в видимое, вместо веры в невидимое (в моральное начало), – это пережиток язычества. Религия, как метод воспитания моральных начал, стала напоминать некий неоязыческий обряд. Он не мог капитально влиять на людей.

Участие в церковной службе стало малоосмысленной привычкой. Она содержала личные проблемы и надежду на их мистическое разрешение. Забывалось, что истинная вера может пребывать только в человеке, а не в его окружении. Поэтому она отвергает вещь и все, что связано с мирской суетой. Если кого-то посещает божественное начало, то ответ человека должен быть не в поклонении ликам святых и свиткам заповедей, не в благодарности, не в молитве, не в обряде, а в достойных делах человеческих. Ни в чем другом божественная сила, а значит, и принявший ее человек, не нуждаются.

Так рождалась новая культура, в которой храмовое начало играло свою положительную роль. Его вещественные атрибуты символизировали основную мысль, что дела человеческие с момента их появления зависят только от самого человека. Чувство Бога – это чувство всемирной опеки в добрых делах. Поэтому важен разум и внимание к текущей жизни – источнику вечно нового опыта, который требует свежего взгляда на основе усвоенных начал. Убежденная, что ее вещественные образы вечны, канонизированная религиозная процедура с трудом учитывала новейший опыт человека, считая его чем-то наносным. Американский философ Г. Торо писал в XIX в., имея ввиду религиозных пророков: «Старость не столько получила, сколько утратила… Ее опыт слишком ограничен. Передо мною жизнь – опыт, почти не испробованный мной, но мне мало толку оттого, что они его проделали» (книга «Жизнь в лесу»).

Не учитывать естественную эволюцию человека, черты его натуры сегодня – значит не суметь понять причины конфликтов между современными людьми и не противостоять им. Сегодня человеческое существо стало сложнее, жизненный опыт богаче. Религии, основанные на многообразии толкования истоков веры, не в состоянии разобраться в этом хаосе и потому запутались в словесных и обрядовых условностях. Они не смогли помочь спастись ни от одной войны, тем более в страшном XX веке.

Религия, оформленная в храме, превратилась в некое музейно-экзотическое действо, почти не наполненное сиюминутным содержанием. Цель его – напоминать о далеких временах, когда человек был проще и чище. Традиционное богослужение стало явлением ностальгии, дающей какую-то разрядку накопленным отрицательным впечатлениям человека. Не слабо ли такое проявления веры в Бога? Не говорит ли оно еще раз о том, что сегодня, как и многие века назад, человек гол и беззащитен перед жизнью, а церковь только сочувствующе взирает на него, не в силах помочь.