По пути в гостиницу мои горестные всхлипывания от непереносимой душевной боли перешли в стоны, и я снова зашлась в рыданиях. Никогда со мной такого не было. Поверьте, румынская кровь в моих жилых не раз и не два в жизни толкала меня на душераздирающие сцены. Но на этот раз я превзошла себя!

Как только мы зарегистрировались в гостинице, Соня заставила меня прилечь на кровать и задернула занавески. Она положила мне на голову мокрое полотенце и вышла за дверь. Такая чувствительная девочка – при виде моего состояния сама чуть не плакала.

Она захотела побыть одна – ведь ей было так тяжело видеть мое состояние. Я была не против. Прежде чем выйти за дверь, Соня предложила отвезти меня в больницу.

Я по привычке стала отказываться. Впрочем, на этот раз сама не знала, чего хочу, и это пугало. Раньше, когда я сильно нервничала, то всегда умела собрать волю в кулак. А тут – не могла.

– Какая больница? У меня выступление вечером, – возразила я. – Нет, все-таки, наверное, надо ехать – я же не смогу говорить. Не знаю. Пожалуйста, реши за меня.

– Ладно, у нас еще есть время, – ответила Соня, оставляя меня одну в темной комнате. – Сейчас только два часа дня, так что до семи можешь лежать и молчать. Подождем. Вдруг наши молитвы будут услышаны?

Понемногу я начала успокаиваться. Нужно встать с постели и приниматься за дела. Надо собраться с силами. Но как?

Тут в комнату вошла Соня и осторожно потрясла меня за плечо. Она выглядела печальной и испуганной. Мой нервный срыв значил для нее слишком много. Она и так довольно натерпелась. Я знала, что не имею права оставлять ее одну.

– Мамочка, тебе не лучше? – спросила она одной лишь ей свойственным нежным и сострадательным тоном.

Я лишь простонала в ответ. Всем моим существом желала ответить: «Да, я в порядке. Что-то сегодня расклеилась. Но ничего. Я уже как огурчик. Забудь про мою слабость. Ну, пожалуйста».

– Надеюсь, – честно ответила я.

Вдруг зазвонил Сонин телефон. Звонила моя Сабрина. Похоже, что, пока я отдыхала, Соня поспешила позвонить ей.

Соня протянула мне трубку:

– Горошинка хочет с тобой поговорить.

– Привет, Горошинка, – сказала я.

Голова раскалывалась.

– Мама, послушай. Соня сказала, что у тебя нервный срыв. Понимаю. Ты столько всего пережила, но я от тебя такого никак не ожидала. Давай договоримся. Если я узнаю, что ты в беде, то всю дорогу по Лейк Шор Драйв[4], буду молиться о тебе Леве Марии. Выбирай: или мы прямо сейчас везем тебя в больницу, или ты едешь в Париж. У тебя две минуты.

От такого предложения я буквально лишилась дара речи.

– Что тебе терять, мама? – продолжала Сабрина. – Ты и так уже все потеряла. Послушай моего совета, езжай в Париж. Я поеду с тобой. Я тоже хочу начать все заново. Что скажешь?

Я молчала. Дышала в трубку и обдумывала эту сумасбродную, несуразную, свалившуюся как снег на голову идею. Словно на меня вылили ушат ледяной воды.

Минуту назад я не могла увидеть краешка кровати, на которой лежала.

И вдруг – Париж.

Будто очнувшись после кошмара, я подумала: «Какая разница, где страдать – здесь или в Париже. Верно?»

И я без колебаний согласилась:

– Так и быть, Сабрина. Твоя взяла. Едем в Париж. Как только, так сразу. Отчего не попробовать?

Засиял свет в конце тоннеля. Господь сподобил меня сделать единственный нужный мне в ту минуту шаг.

Я встала и умылась. Вечером смогу выйти на сцену и обратиться к людям. Может, расскажу, что произошло. Камино исцелял, но путь исцеления еще не пройден до конца. Я могла бы рассказать, что все-таки развелась, хотя и надеялась, что все обернется к лучшему. Я хотела донести до них истину, ведомую только мне.