– Слушаю тебя, дорогой.

– Ты помнишь закрытую программу клонирования?

– Конечно.

– Так вот, есть довольно убедительная, как по мне, версия, что она была закрыта не до конца и не для всех. Есть сведения, что именно в Африке работают секретные биолаборатории по созданию клонов для производственных целей Корпорации. Бесплатная рабочая сила, понимаешь? Мои источники упираются в этот регион, а как ты знаешь, доступ сюда ограничен цифровым куполом, разделяющим цифровое пространство между регионами. У тебя же есть визовый ключ доступа к этим цифровым фермам как у сотрудника, находящегося на территории, так ведь?

– Вижу, ты уже навел справки.

– Ну Мир, ты же всегда была за правду и за справедливость. А если это правда, представляешь, где-то используют рабский труд людей, которым даже не сказали, что они, кто они и откуда взялись. У них нет даже возможности это понять. Только бесконечная работа на Корпорацию. Разве тебе не хотелось бы узнать правду, которая всколыхнет мир? Остановит это дикое производство и сделает жизнь уже созданных клонов лучше? Ну Мир?

– Опять твои журналистские штучки, не очень их люблю, особенно когда применяешь их на мне. Но теперь уйти и оставить это без внимания я тоже не смогу. Блин, как красиво ты меня подрядил, поймал на крючок. Жалко ведь, действительно, как представлю, как эти бедные создания используются как какой-нибудь скот, так мурашки пробегают по коже. Вот и сейчас пробежали. Ладно, я поняла, сделаю что смогу.

– Спасибо, малыш, я знал, что ты мне поможешь, только не затягивай, ведь это вторая и последняя твоя виза в здешние места. Первую ты использовала, когда приезжала создавать образовательные VR-сады. И вот вторая твоя цифровая виза ушла на биорекреацию. Когда тебе уже дадут премию мира?

– Мне она не нужна. Я хочу мир, в котором мне самой будет приятно находиться. Наверное, это наследственное, – иронично подметила Мира, – вся моя семья поколениями участвовала в проектах помощи и развития регионов третьего мира. Я до сих пор наведываюсь в сады в гиперэфире, узнаю, как там мои малышки. Ты знаешь, недавно туда поступила одна девочка, Катана, нам сразу детский ИИ-омбудсмен сообщил о ее психосоматическом расстройстве. Одним из последствий этого является непереносимость кварк-полей, поэтому она не пользуется визорами и планерами. Мне интересно проводить с ней время. Но, с другой стороны, благодаря этому недугу у девочки просто удивительная память, причем практически с самого раннего детства. И таким же заболеванием страдал ее дедушка, с ровно такими же симптомами, представляешь?

– С трудом. Я не особо знаю про свою наследственность. Мое прошлое для меня закрыто дверью с большим амбарным замком и надписью «Болезнь Альгиппия», которая развилась после неудачной операции на мозге. Благодаря ей я лишен воспоминаний о части моей жизни. Я медленно теряю остатки своей памяти каждый день. ААРОН говорит, что в текущей динамике мой мозг может стать чистым листом уже через год. Так что этот последний день мая, возможно, последний день мая, который я буду помнить.

– Я помню, котенок. Мы же познакомились как раз в этой больнице. Мне очень жаль, извини…

– Ты тут ни при чем. Это последствие генетических изменений в результате пандемии 2020 года, встречается у 2% населения планеты. Так что я не один. Иногда это меня успокаивает. А иногда я просто ненавижу этот обезумевший мир. Ты говоришь, что твоя семья пытается помогать странам третьего мира из поколения в поколение, а их жизнь улучшается совсем незаметно. В этом мире что-то не так, Мира. Мне кажется, в какой-то момент мы свернули не туда. Так не должно быть, мы где-то в корне ошиблись. Я часто вспоминаю, как же было хорошо, когда я просто качал тебя на качели, а ты грызла миндальные орешки в зеленом парке, и просто не было ничего и никого, кроме нас, в этот момент.