Он вышел с колотящимся сердцем и не помнил, как нашел дорогу к Пандей дхарамшале, где Радхе Махарадж снял для него комнату стоимостью полторы рупии за ночь. Однако деньги оказались потрачены впустую – от волнения он не смог заснуть.

Ранним утром он совершил омовение в Ганге. Солнце едва начинало раскрашивать горизонт, нежно освещая реку и гхаты, звуки утренних колоколов храмов разбудили застенчивый хор невидимых птиц. Река, поначалу серая и темная, стала темно-бордовой, а затем постепенно приобрела цвет сияющего серебра. Люди вокруг совершали омовения и негромко, нараспев, пели мантры и возводили руки к солнцу, приветствуя его. Великая река забирала все подношения: гирлянды цветов, фрукты, топленое масло и рис, и плывущие по ней масляные лампы, свет которых медленно таял, становясь почти незаметным в лучах восходящего солнца.

Река медитативно поглощала полусгоревшие трупы, людские грехи и молитвы всех сердец, на всех языках. Какие бы слова он ни произнес про себя, их подхватывали и уносили медленные воды. Пора было идти к Гуру.

В этом городе ничто не давалось легко и просто. Заветное желание, которое привело его сюда, вот-вот должно было исполниться, и все же он не до конца был уверен, что оно осуществится. Даст ли Учитель ему посвящение? Однако начинающийся день придавал уверенности в неизбежности нового начала. Гигантское вечное существо, Бенарес дышал грудью гхатов Дашашвамедха. Асси Гхат был его головой, знаменитый гхат Маникарника, пуповиной из дыма погребальных костров, связывавшей физический мир с астралом.

Мириады душ были заключены в теле Каши[80], узкие улицы были кровеносными сосудами вечного города. Он шагал по одной из улочек в сопровождении внезапного конвоя огромных черных лоснящихся буйволов, мимо жаровен с арахисом и лавок с разноцветными тканями, впитывая звуки колокольчиков пуджи в домах. И под гул пробуждающегося Бенареса в нем воцарялась внутренняя тишина. В какое-то мгновение ему показалось, что его сердцебиение повторяет неслышный, но осязаемый ритм сердца города.

Придя на час раньше, он ожидал во дворе. Учитель спустился вниз в семь часов, и велел ему снять курту и сесть на пол. Повернувшись спиной к учителю и выжидательно глядя на стену, он удивился внезапным ощущениям в позвоночнике, вызванных прикосновениями пальцев Гуру. Энергетические узлы, будущие чакры, были активированы, и начиная с этого дня он должен был концентрироваться в этих точках во время практики.

Сатьячаран Лахири спросил, почему он не носит священного шнура браминов, джанеу. Его полагается надевать после специального ритуала, и оба его брата прошли этот обряд перед женитьбой. Он был самым младшим, холостяком, и не думал, что это играло сколько-нибудь значимую роль для йогического посвящения…

Встревоженный, он сочинил историю, что оставил джанеу в номере отеля, на что Гуру усмехнулся: «Почему бы тебе просто не сказать правду: ты же не проходил этот ритуал, верно?», и он признался.

Учитель рассмеялся, а затем начал объяснять первый уровень практики. Слушая инструкции, он осознал, что уже знает эти техники. Практика казалась знакомой, точно так же, как когда-то имена и лица на фотографиях из «Автобиографии йога». Несколько раз он даже мог точно сказать, какая крия последует за предыдущей. Заметив это, Гуру спросил, практиковал ли он раньше. Он был уверен, что нет, по крайней мере, не в этой жизни.

Годы занятий плаванием сослужили хорошую службу. Выполняя задержку дыхания, он смог удерживать ее дольше, чем на 200 счетов, чем порадовал Учителя. Но Кхечари мудра показалась слишком сложной, и он засомневался, что сможет ее освоить.