– Странно, правда? – заметил Фридрих. – Странно, что в нас, балтийских немцах, больше германского духа, чем в самих коренных немцах. Вероятно, у всех нас, переселенцев, есть это могущественное стремление, о котором вы говорите, – стремление к дому, к месту, которому мы действительно принадлежим. Мы, балтийские немцы, находимся в самом сердце эпидемии оторванности от корней. Я сейчас особенно остро чувствую ее, потому что на прошлой неделе умер мой отец. Из-за этого, собственно, я и оказался в Ревеле. Теперь я тоже не знаю, где мое место. Мои бабка и дед по матери – швейцарцы, и все же Швейцария мне тоже не родина.

– Мои соболезнования, – склонил голову Альфред.

– Благодарю вас. Во многих отношениях от судьбы мне досталось меньше, чем вам: моему отцу было почти восемьдесят, и я ощущал его здоровое присутствие всю свою жизнь. А мать по-прежнему жива. Я здесь помогаю ей переехать в дом ее сестры… На самом деле, я оставил ее только потому, что она прилегла подремать, и вскорости должен вернуться обратно. Однако прежде чем уйти, хочу сказать вам вот что: на мой взгляд, проблема дома для вас – проблема серьезная и не терпящая отлагательств. Я могу немного задержаться, если вы хотите поглубже ее исследовать.

– Я не знаю, как ее исследовать. Признаться, ваша способность беседовать о глубоко личных вещах с такой легкостью меня изумляет. Я никогда не слышал, чтобы кто-то выражал свои сокровенные мысли так открыто, как вы.

– Хотелось бы вам, чтобы я помог вам сделать это?

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду – помочь вам идентифицировать и понять ваши чувства по отношению к дому.

Альфред опасливо глянул на собеседника, но, подумав и сделав долгий медленный глоток латышского пива, согласился.

– Тогда попробуйте одно упражнение. Сделайте то же самое, что делал я, когда извлекал свои воспоминания о вас в детстве. Вот что я вам предлагаю: подумайте об этой фразе – «не дома» – и произнесите ее про себя несколько раз: не дома, не дома, не дома…

Губы Альфреда молча шевелились, выговаривая эти слова минуту или две, а потом он покачал головой:

– Ничего не выходит. Моя психика бастует.

– Психика никогда не устраивает полных забастовок. Она всегда работает, но часто что-то блокирует наше знание о ее работе. Обычно это бывает самосознание или самопредставление. В данном случае, полагаю, это самопредставление связано со мной. Попробуйте снова. Предлагаю вам закрыть глаза и забыть обо мне, забыть обо всем, что я о вас думаю, забыть о том, как я могу судить о том, что вы скажете. Помните, что я пытаюсь вам помочь, помните: я даю вам слово, что этот разговор останется строго между нами. Я не поделюсь им даже с Эйгеном… А теперь закройте глаза, позвольте всплыть вашим мыслям на тему «не дома», а потом дайте им право голоса. Просто говорите то, что приходит в голову, – это не обязательно должно быть осмысленно.

Альфред снова закрыл глаза, но не издал ни звука.

– Я не слышу вас. Громче, думайте вслух.

Альфред тихо заговорил:

– Не дома. Нигде. Ни с тетей Цецилией, ни с тетей Лидией… мне нет места ни в школе, ни с другими мальчиками, ни в семье моей жены, ни в архитектуре, ни в инженерном искусстве, ни в Эстонии, ни в России… матушка-Россия, какая злая шутка!..

– Хорошо, хорошо, продолжайте, – подбодрил его Фридрих.

– Всегда снаружи, заглядывая внутрь, желая показать им… – Альфред умолк, открыл глаза. – Больше ничего не приходит…

– Вы сказали, что хотите «показать им». Показать кому, Альфред?

– Всем тем, кто высмеивал меня. В окру́ге, в училище, в Политехническом – везде.

– И что же вы им покажете, Альфред? Оставайтесь в расслабленном состоянии. Вам не обязательно излагать рационально.