* * *

– Ситуация такая, – докладывал Сильверберг вечером того же дня, сидя на неудобном стуле, но сумев все-таки вытянуть ноги и устроиться с относительным комфортом. – Названия работ, содержание и всякие физические термины мне записали на диск, ты сможешь прочитать и…

– Я знаю названия работ и о чем там речь, – перебил Розенфельд. – Ты мне расскажи, как эти двое уживались друг с другом.

– Плохо уживались. Оба учились в Гарварде, окончили в один год, но потом на десять лет их пути разошлись: Пранделли работал в Смитсоновском институте, а Кольбер – в МИТе. Кольбер женился, Пранделли женился и развелся. Когда оба стали работать здесь, в отделе перспективных проблем, Кольбер был женат, а Пранделли холост и часто бывал у Кольбера, познакомился с его женой Луизой, а еще полгода спустя Луиза от мужа ушла. Уехала из города, и какое-то время Кольбер с Пранделли проводили вечера вдвоем – первому нужна была моральная поддержка, и второй ему эту поддержку оказывал, пока несколько месяцев спустя Луиза не вернулась, и оказалось, что за это время они с Пранделли успели зарегистрировать свой брак в мэрии Лос-Анджелеса. Можешь представить, как это воспринял Кольбер. Мне так и не удалось выяснить, был ли у Пранделли тайный роман с Луизой, когда она еще состояла в браке, или она ушла от мужа не из-за связи с его коллегой. Никто толком не знает, а может, не хочет рассказывать… Такубара намекал на то, что роман имел место, но формально Пранделли семью не разбивал. Кольбер мог быть убежден, что Луиза крутила с Пранделли, но не имел тому доказательств.

– Вот и мотив, – многозначительно сказал Розенфельд.

– Ты серьезно? – удивился Сильверберг. – Это было семь лет назад! Страсти притупляются. К тому же, у кого был мотив? Кто у кого жену увел? Ну, или перехватил? Пранделли у Кольбера, а не наоборот. Если у кого и был мотив семь лет назад, то у Кольбера.

– Ну да, – неопределенно протянул Розенфельд, думая о чем-то своем.

– Давай определимся, – раздраженно сказал Сильверберг. – Если ты опять о сердечных ядах, то ничего подобного не было. Забудь.

– Уже забыл, – примирительно сказал Розенфельд.

Сильверберг подозрительно посмотрел на приятеля.

– Продолжай, – сказал Розенфельд. – Итак, сердечные страсти улеглись, согласен. Семь лет, действительно… А страсти научные?

– Я не разобрался, кто там что исследовал…

– Неважно, – перебил Розенфельд. – То есть важно, конечно, но это моя проблема. Как они уживались в институте?

– Об этом мнения самые разные, но я склонен больше доверять доктору Такубаре, его кабинет как раз между кабинетами Кольбера и Пранделли, так что оба приходили к нему дискутировать. Бывало – вместе, а чаще Такубара слышал их голоса то из кабинета Кольбера, то из кабинета Пранделли. Доктор говорит, что в первые годы – а он сам занял этот кабинет лет пять назад – дискуссии были вполне мирными, но – опять же, по словам Такубары – Пранделли почти всегда оказывался прав, а Кольбер ошибался. Пранделли уважали, его гораздо чаще, чем Кольбера, приглашали на конференции, о нем даже передача была по каналу Си-Би-Эс. А Кольбера многие – даже Такубара, хотя он не сказал прямо, – считали… мм…

– Фриком, – подсказал Розенфельд.

– Да. Кстати, объясни, что это означает. Я думал, что фрики – это из молодежной субкультуры. Ходят с кольцом в носу. Красят волосы в голубой цвет…

– Есть научные фрики, – хмыкнул Розенфельд. – Это ученые, выдвигающие странные, часто антинаучные, практически никем не признаваемые идеи. Гипотезы, слишком безумные, чтобы быть истинными, если дополнить определение Бора.