– Ну и что? Том говорит, это случается, хотя и редко.

– Кольбер проходил обследование в прошлом году, – напомнил Розенфельд. – Никаких проблем с сердцем или с сосудами.

– Том говорит, что и это возможно.

– Да что ты со своим Томом! – рассердился Розенфельд и отодвинул тарелку. – Я не разбираюсь в медицине, но не тебе спорить со мной, когда речь идет о математике. В данном случае – о теории вероятностей.

– Я и не спорю, – благодушно отозвался Сильверберг, приканчивая салат и жестом показывая Бену принести еще пива. – Видишь, поддался на твою провокацию и порасспрашивал кое-кого из свидетелей. Даже запись камеры наблюдения проверил, на что не имел официального разрешения, поскольку никаких…

– Да-да, – нетерпеливо перебил Розенфельд. – Теперь ты будешь по гроб жизни меня укорять.

– Не буду, – примирительно сказал Сильверберг, принимая из рук Бена две большие кружки. – Расскажи лучше про теорию вероятностей. Это из-за нее умер Кольбер?

– Можно и так сказать. Смотри. Тот вид аневризмы, из-за которой он умер, – явление очень редкое, так? Один шанс на пятьдесят тысяч. Обычно аневризму легко обнаруживают при стандартных обследованиях. У Кольбера не нашли ничего, а если ты скажешь, что врачи проявили халатность, я не поверю.

– Не скажу.

– Значит, аневризма возникла не ранее, чем несколько месяцев назад.

– Это невозможно?

– Возможно. Но такая сложная – маловероятно. Это медицинская сторона. Перейдем к психологической.

– А с ней-то что не так?

– В институте говорят, что Кольбер и Пранделли были непримиримыми противниками.

– Послушай, – рассердился Сильверберг. – На что ты намекаешь? Пранделли довел коллегу до того, что…

– Ни на что я не намекаю, – перебил Розенфельд и сделал знак Бену принести кофе. – Но, с точки зрения теории вероятности, естественная смерть Кольбера именно в это время и в этом месте настолько маловероятна, что невольно приходит мысль о чьих-то намеренных действиях.

– Работа в полиции, – заметил Сильверберг, – заставляет тебя даже в перемене погоды видеть чьи-то преступные намерения. Кстати, посмотри, какая туча. Может пойти дождь, хотя синоптики предсказывали солнечный день. Явно кто-то специально…

– Ладно, – Розенфельд допил кофе и поднялся. – Я тебя не убедил, ты меня не переубедил. Если бы это дело кто-нибудь направил мне на экспертизу…

– Медицинскую? – ехидно спросил Сильверберг.

– …я написал бы, что вижу в смерти Кольбера преступный умысел.

– Ты начитался детективов. – Сильверберг тоже поднялся и кивнул Бену, чтобы тот принес счет.

– А тебе просто не хочется разбираться, – буркнул Розенфельд.

Друзья вышли на улицу. Дождь уже начал накрапывать, и они поспешили по машинам. Выезжая со стоянки, Розенфельд опустил стекло и крикнул:

– Поспрашивай Тома о сердечных ядах!

Что ответил Сильверберг и ответил ли вообще, Розенфельд так и не узнал.

* * *

Сильверберг не собирался заниматься глупостями; фантазии Розенфельда, по его мнению, только мешали работе. Однако, встретив пару дней спустя Шелдона в коридоре полицейского участка, Сильверберг неожиданно для себя спросил:

– Том, как, по-твоему, мог Кольбер умереть от сердечного яда?

Патологоанатом думал в это время о чем-то другом и не сразу сосредоточился на заданном вопросе.

– Э-э… – протянул он, отходя с Сильвербергом к окну, чтобы не мешать сотрудникам. – Какой, прости, Кольбер? А! Вспомнил. Яд? Кольбер умер от разрыва аневризм.

– Я знаю. Поставлю вопрос иначе: мог ли разрыв аневризм быть вызван действием химического вещества?

– С чего это ты… – Шелдон нахмурился. – А! Ты получил информацию…

– Нет, – отрезал Сильверберг. Хотел добавить, что это фантазия Розенфельда, основанная на странном использовании теории вероятностей, но все-таки промолчал: патологоанатом терпеть не мог беспочвенных фантазий.