Возможно, и не смогу без микроскопа и лаборатории. Но об этом лучше и вовсе не упоминать. И без того я, кажется, обеспечила себе свидание с инквизицией. Да, белобрысый прав, я действительно дура. И на моем надгробном камне непременно напишут «довыделывалась».

Смыться, как только закончатся занятия, или рискнуть и продолжать утверждать, что я ничего не помню? Винсент, кажется, не выносит генерала-инквизитора, может, и не сдаст…

Профессор удовлетворенно кивнул, и я вдруг поняла, что он услышал ровно то, что намеревался услышать. Возможно, не дословно – но он явно ждал, что я снова брякну что-то, не вписывающееся в образ девчонки из ремесленного квартала. Я-то, дура, надеялась, что он забыл мою вчерашнюю оговорку про объем циркулирующей крови, поверил, что я сама не помню, где могла подцепить подобные знания. А он не поверил. Не забыл. И сегодня с самого начала меня провоцировал. Не знаю, по его ли наущению коренастый закрыл меня здесь, но подначки белобрысого профессор не пресек намеренно и бензинчику плеснул в разгорающийся костер моей злости.

А я повелась, как девчонка малолетняя. Да еще и при свидетелях. Хотя я теперь и есть малолетняя девчонка, эмоции – это ведь биохимия прежде всего, и в молодом теле они гораздо ярче. Не говоря уж о том, что лобные доли мозга, отвечающие за самоконтроль, созревают лишь к двадцати пяти. Я это не учла, за что и придется скоро поплатиться. Нет, сбежать не получится, теперь он меня не выпустит, пока не вытрясет все, что захочет узнать. Вот ведь влипла! Сама себя утопила!

– Вот так вот, коллеги, – прервал профессор этот сеанс внутреннего самобичевания. – Вот это и отличает приличного некроманта – и целителя, к слову – от посредственности. Внимание к деталям и нежелание схватиться за лежащее на поверхности объяснение.

Так, если профессор и выпустит меня живой, то белобрысый точно уроет. Ладно, я подумаю об этом завтра. Если оно будет, это завтра.

– Начальник стражи тоже усомнился, что этот человек повесился сам, и попросил меня разобраться. Но для того, чтобы разобраться, нам нужно поднять его и расспросить. Чем мы сейчас и займемся.

Он серьезно? Получается, мне здесь и профессию менять не придется? Я с трудом удержала смешок. Если подумать, некромант может не только выяснить причину смерти, но и, скажем, установить подлинность завещания. Я снова мысленно хихикнула, подумав о том, что адвокаты по наследственным делам в этом мире явно сидят без работы.

Да уж, как все прозаично! Никаких тебе армий мертвецов, ведущих к власти злобного волшебника, никаких гекатомб человеческих жертв. Удел некроманта – разбираться в последствиях пьяных драк и семейных сварах.

– Итак, давайте кратко вспомним теорию, – сказал профессор. – Инга, советую законспектировать. Это то, что вы пропустили утром.

Я потянулась было к сумке, за тетрадью и самопиской, и оборвала движение на середине. Писать-то я буду по-русски, а не местными крокозябрами! Если вообще смогу писать: пальцы же не натренированы! А читать? Как мне справляться с учебниками, я же, получается, и вовсе неграмотная!

– Не хотите? – не унимался профессор, снова крутя перстень, точно тот ему мешал. – Настолько полагаетесь на память?

Вот же пристал как банный лист!

– Мне приходится на нее полагаться, – сказала я, изо всех сил пытаясь казаться спокойной. – Я неграмотна.

Профессор приподнял бровь.

– Прошу прощения, об этом я не подумал.

Интересно, в самом деле не подумал или опять провоцирует? Не может же быть, что на его памяти дар не появлялся у какого-нибудь деревенского паренька?

Я мысленно охнула. Тетрадка на кладбище рядом с убиенным петухом! Получается, эта девица должна была как минимум уметь читать! Вот потому-то профессору и не пришло в голову… Неужели здесь додумались не только до бесплатного магического образования, но и до всеобщего среднего? И ведь не спросишь…