Тихая спокойная Настя практически не выходила из дому, разве что в школу и в магазин. Они с бабулей не бедствовали, в доме всегда были конфеты и сладости, холодильник был полон. Часто вечером они с бабулей садились пить чай и разговаривали об отце. Когда речь заходила о матери, бабуля поджимала губы и замолкала.

Бабуля умерла, когда Насте было 25 лет. Шла перестройка. Настя организовала швейный цех. Дело неожиданно оказалось прибыльным. Оно осталось прибыльным и сейчас, спустя семнадцать лет. Только уже не цех, а целая швейная фабрика сейчас приносят доход Анастасии Васильевне, 42-летней незамужней бизнес-леди.

Анастасия снова окинула взглядом современную огромную квартиру. С трудом поднялась с пола. Зашла на кухню, открыла холодильник. Есть в час ночи не хотелось, но рука машинально схватила эклер и отправила его в рот. Промелькнула слабая мысль, видимо отголосок совести: на ночь сладкое и жирное? Затем мысль трансформировалась. «А кому собственно до меня какое дело? Хочу – жру как свинья, хочу – не жру!» Как свинья… Да что там свинья! Слонопотам! Жиртрест!» Женщина подбежала к холодильнику, рванула его дорогую дверцу и еще два эклера отправила в рот. «Плюс-минус три килограмма к твоим 110 кг на тебе же не видно!» Мучительное чувство жалости к себе переполнило душу…

Вероника.

«Проклятый кобель! Он думает, что я дурочка, что я ничего не вижу и не понимаю. Он думает, что купил меня 10 лет назад и теперь я его пожизненная вещь, тряпка, об которую он будет вытирать ноги! Черта с два!»

Перебирая вещи мужа, вернувшегося из загранкомандировки, Вероника поняла, что муж ездил не один. На его расческе застряли чьи-то длинные светлые волосы, одна рубашка пахла каким-то навязчивым женским парфюмом, и все его вещи были аккуратно кем-то уложены в чемодане. Вероника знала, что муж терпеть не может складывать вещи и чаще всего бросает их в чемодан как попало.

Ее возмущенный разум кипел, а в воображении складывались картины гадкого адюльтера одна другой красочнее. Полная молодая женщина еще раз ожесточенно перевернула чемодан мужа, выискивая возможные улики. Больше ничего. «А-а-а-, гад, что, нигде у тебя презерватива не завалялось?» – вспомнила она сюжет двухмесячной давности. Презервативов на этот раз не было. Но все равно слезы злости хлынули из глаз. «Я всю молодость, все свои лучшие годы убила на этого скота, родила ему детей, разжирела, смотреть противно! Стираю, убираю за ними, карьерой своей пожертвовала – и никакой благодарности!» Дальше в адрес мужа посыпались непечатные выражения, пересыпаемые вполне безобидными союзами и междометиями.

Злая растрепанная Вероника остановилась перед зеркалом. Кулаки сжаты, лицо перекошено, халат расстегнулся, обнажив внушительные складки на животе. Рванув халат еще сильнее, так, что посыпались пуговицы, она осталась в одном белье. Впрочем, эта картина привела ее еще в большую ярость. «Ну да, конечно, здравствуй, лошадь! Я Буденный!» Ноги, ставшие неприглядными от целлюлита, крупные бедра по сравнению с верхней частью тела, большой живот… «Мне еще и тридцати нет, а выгляжу на все сорок пять. Тройной подбородок, узкие плечи и толстые руки с трясущимся желе вместо мышц».

«А мне не до походов к косметологу и в фитнес! Не дает мой благоверный тугриков на массаж. Хорошо, хоть дети не голодают и одеты прилично. Компьютеры у каждого самые навороченные». Вспомнив о детях, Вероника немного смягчилась. Она надела платье, причесалась, побежала на кухню. «Скоро придут Сашка и Лешка, а у меня еще котлеты не готовы», – вскинулась она, громыхая, уже деловито, сковородками.