Приметил я тогда еще и лучшего друга Вовы Феську-одностандартника, тоже горбу-нишку, наружностью, правда, тезке совсем в проигрыше – гнилозубый и рыжий, Вова наш против него чистый Марчело Мастрояни. Феська с другого района нашего городка, «Копейского», с каким мы, «станичники», всегда смертно враждовали, цокались частенько на уровне взводов за речкой во чистом поле.

Так вот, одно время, уже без меня, как рассказывал мне братик, сподобились боевые дружины, как в летописях, выставлять перед битвой на поединок своих лучших представителей, самых что ни на есть батыров, и выбор почему-то падал на Дикона и Феську. Говорят, в такие минуты обе стороны превращались в зрителей-единомышленников, потешались до упаду, что по спортивным меркам очень даже мудро – приходило раскрепощение, и последующая операция массового расплющивания носов и губ проходила с полной выкладкой сил и мастерства каждого из участников.

Но потом, когда зализывали раны, все же больше вспоминали тот, предварительный поединок, вот где был, по общему уверению, цирк так цирк!.. Два паука, как они сплетутся, как начнут кататься на земле, визжать и царапаться, кусаться и рвать на себе одежонку!.. Нет, такую клоунаду надо было только видеть, закатывался братик при рассказе, обсказать же просто невозможно. Но потом, вдруг, Дикон от поединков стал наотрез отказываться, раскусил, по всему, что посмешище, что драка-то и на драку не была похожа, так одна пародия. Но он вел в счете, и потому Феська давно искал случая сквитаться.

Ну, а Вова в тот день подкупил лучку, загрузил его в дурацкие ранцы Макнамары, сняв пробы у мешочниц, набил карманы семечками и навострился было домой, как увидел столпотворение на автостоянке – спектакль. Какой-то колхозник, красномордый жлобина, матерился на всю округу, явно поддатый, безуспешно топтал заводной рычаг безмолвного «ижака». Когда нога у него уставала, он энергично долбил кулаком, что чуть меньше среднего глобуса, по темени супругу, сидевшую в коляске. Голова у той сильно моталась вниз, и зрители спорили, что сначала – расколется шлем, или оборвется шея.

Баба даже не защищалась, только негромко блажила и уговаривала своего Коленьку бить ее еще старательнее. Оказывается, потеряла дуреха деньги, какие наторговала на гусях, а может и слямзил кто, рублей двести. Коленька к ее уговорам прислушивался, а от досады на ее стойкость ткнул разок помимо шлема, в лицо, и баба умолкла – отключилась.

Спектакль стал неумолимо вянуть, разочарованные зрители намерились было расходиться по своим очередям, но тут на арену выскочил Дикон!.. Рыцарь, гладиатор, гамлет! Где-то же рядом госпожа сердца, есть шанс высверкнуть.

С ходу он заехал колхознику в ухо, сделав это буквально в прыжке, из-за роста, зашипел по-змеиному, сунув руку в карман, что, мол, истыкает в сито шилом, если тот не уймется, не перестанет увечить бабенку.

Жлоб от такой аномалии уронил на грудь челюсть. Струхнул, заозирался, словно ища подсказки, на всякий случай заизвинялся перед народом, супругу беспамятную стал бережно теребить за ворот, скажи, мол, Маня, им всю правду, что все по закону. Та очнулась и закивала, подтирая розовые сопли, да-да, мол, все – полнейший ажур, и стала снова умолять Коленьку убить её на месте. Коленька несколько воспрянул от такой поддержки и несколько сурово насупился на Дикона, не лезь, мол, в наш интим.

Я же, винюсь, не удержался и посоветовал, не трухай, мол, тезка, не пасуй, обрывай уши чухонцу, пока есть возможность, пока действительна справка с психлечебницы. Тут завиднелся милиционер, и жлоб совсем размяк, стал торопливо утирать глобусиком лицо Мане, клясться окружающим и Вове лично, что не позволит себе более некорректности к даме на людях.