«Да, как же так, пацан сопливый! –
Кричал еврей в цеху строптивый. –
Нам в сорок лет, в стране родной
Разряд труда очередной,
А здесь сопливому юнцу
Все привилегии к лицу.
Весь цех наш должен возмутиться,
Не дать младому возгордиться,
В зарплате будет перекос», –
Вещал строптивый ортодокс.
Весь цех ответил за меня:
«Мы на работе, как семья,
Ты что, Абрамыч, нам доносишь,
Зачем ты юношу поносишь?
Ты тяжесть ручки лишь познал,
Юнец полиграфистом стал,
На всех ты пасквили писал,
Юнец работал, не читал.
Он с детства на страну пахал,
Доносы ты на всех писал,
Он Православный, Бога раб,
Ты здесь, в цеху, для нас сатрап.
Для нас в цеху он всем родной,
Ты ирод и для нас чужой,
В России парень наш родился,
А ты откуда появился?»
«Чуть нос я свой наверх задрал, –
Я маме сказ свой продолжал, –
Но приземлился в тот же миг,
Зачем расстраивать своих».
А мама смотрит на меня,
И говорит, меня любя:
«В работе ты, сын, преуспел,
Бог дал тебе такой удел,
Тебе повысили разряд,
И месячный большой оклад.
Коллеги рады за тебя,
У них, у старших, ты дитя,
Тебе всем цехом помогали,
Ошибки были, все прощали.
Ты для коллег уже родной,
В пожар и в воду с головой,
У вас Абрамыч просто гнус,
Он по натуре в жизни трус,
Ты спец, разряды получаешь,
Ты ночью спать ему мешаешь.
У вас он старый баламут,
Все кошки душу ему рвут,
Тебе начальство похвалу,
Он на тебя в народ хулу.
Ты рано двери в жизнь открыл,
Тебя Абрамыч невзлюбил,
Тебя как прежде будет славить,
В твои колеса палки ставить.
Ты ешь, сынок, меня не слушай,
Картошку вот возьми, покушай.
Куда ты вечером пойдешь,
С кем этот вечер проведешь?»
«Я, мам, пока еще не знаю,
Есть вечер, им располагаю,
К Марату, может быть, схожу,
Как жизнь проходит, расспрошу».
Тебе, сыночек, я скажу,
Быть аккуратным попрошу,
Грядет в стране Олимпиада,
Кому-то мед, кому преграда.
Есть люди пьют, есть балагурят,
Есть тунеядцы, травку курят,
С законом, люди есть, не дружат,
Есть люди, что в психушке тужат.
Власть всем поставила отметку,
Взяла людей тех на заметку,
Готовит к высылке народ,
В верхах их называют «сброд».
Их за сто первую версту,
В угоду высшему посту,
Начнут насильно высылать,
В тот список можно всем попасть».
«Я буду осторожен, мама,
В семье мы не допустим срама,
Мы в список тот не попадем,
Людей своих не подведем».
Набросив курточку на плечи,
Я ждал с Маратом долго встречи,
Двор провожал меня в наш парк.
Висит афиша с Жанной д’Арк,
В кино реклама приглашает,
Купить билеты предлагает,
Я знаю, многие пойдут,
Там пиво с бутербродом пьют.
Меня буфет тот не прельщает,
Марат получше угощает,
Я через парк спешу к нему,
Его я встречу, обниму.
«Принял наш Храм весенний облик…»
Принял наш Храм весенний облик,
Пред ним скамейки, Святой дворик,
Власть удосужилась поставить,
Кто мог её тогда заставить?
Да, на носу Олимпиада,
А для казны турист – награда,
Не приведи Господь дойдет,
Так Храм его с ума сведет.
Развален, сгорбившись стоит,
А на дверях замок висит,
И паперть мхом вся заросла,
Не видно купола, Креста.
Турист тогда народ наш спросит:
«Кто Храмы Божьи у вас сносит?»
И что ему нам отвечать?
Приказ от власти всем молчать.
Ну, слава Богу, сколотили
Скамейки, рядом разместили,
Смешнее нет карикатуры,
Для власти Храм – очаг культуры.
Я Храмом Божьим дорожу,
Благоговея захожу,
Я верю, время подойдет,
Крест с купола огонь зажжет.
И воссияет вся округа,
Мы станем целовать друг друга,
Польется колокольный звон,
Вновь будет царствовать закон.
Народ наш в Церковь устремится,
Вновь станут Богу все молиться,
Детей с рождения крестить,
И ближнего всегда любить.
И коммунисты приползут,
Лоб свой в лепешку разобьют,
Заплачут громко: «Нас крестите,
За злодеяния простите.
Мы, как и все, хотим молиться,