Или из Апостола. «Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом» (1Пет.3:3,4).

А вот она не удивилась его парадной форме, подумал вдруг он. Девчонки с его города оглядывались бы и шептались на этот бравый мундир, а она просто посмотрела и улыбнулась. Конечно, чему удивляться. Брат – юнкер. Она бы удивилась, если бы он пришел в костюме в клеточку. Или встал ждать ее руки в карманы и напустив на себя залихватски-разнузданный вид молодца из подворотни. А тут – чему удивляться. Погоны, пуговицы, пряжки. Любой среднестатистический и уважающий себя юнкер будет такой же.

Они мужественно высидели пиесу до конца. Наверное, Пете было легче. Она решила, что время не окажется так бездарно потерянным, если попробовать и в таких условиях помолиться про себя. Мало ли что может быть в жизни. Вдруг пригодится и этот опыт. Володе такая мысль не пришла в голову. Он вздыхал, скучал и готов был улечься куда-нибудь под сиденье. Если бы мог свернуться там собакой или кошкой. Но он был не собака и не кошка. Наконец опустился занавес, и они вышли.

– Как тебе, Петь? – все-таки как ни в чем не бывало поинтересовался он, чтобы не озадачить свою тургеневскую барышню своим полным бескультурьем в понимании поэзии театра.

Но он, оказывается, не знал сестру своего друга.

– Знаешь, не очень, – вздохнула та.

– Значит, мы больше не пойдем, – обрадовался Володя. – Лучше возьмем с собой Павку, поедем за город и будем кататься на лодке.

Пелагея улыбнулась. Это было уже другое дело. Заманчивое и хорошее.

– Давай.

Они так и стали делать. Павел улыбался. Петра улыбалась. А Володя был просто счастлив. И потом, даже когда Петра уже и перестала появляться на стрельбах, все равно они иногда виделись, когда Владимир ходил в город в отпуск. Пелагея улыбалась, и они были как будто лучшие друзья.

Но училище будет закончено, и будет закончен и его невзаимный офицерский роман. Потому что Петра его ведь не полюбила. Он понял. Он был просто Володя, Володька. А она – Петькой. Он не пошел делать предложение. Они как-то сидели над прудом, и он вдруг сказал, как бы невзначай:

– Ты уже решила, за кого пойдешь замуж?

– Нет, – сказала Петра.

– А за меня?

Петра не приняла его слов всерьез. Это ведь был Володька. Просто товарищ ее брата. Просто случайный знакомый. Хороший, интересный, но не жених и не друг.

– Ты ведь не жених и не друг, – улыбнулась она. – Нет.

Володя сдержал вздох. Начертил что-то на песке своим новеньким офицерским каблуком. «Вся наша жизнь – ошибка и позор», – вспомнил он из Джека Лондона. А потом прошло время. Он забыл Петру.

VII

Забыл. И вспомнил сейчас:

– Петька!

Она была такой красивой. Еще красивее, чем осталась в его памяти.

Петра улыбнулась. Владимир, Володька.

Она тоже рада. Но она – Петра, понимает он. Все как раньше. Она просто рада. Она не испытывает к нему каких-нибудь особых чувств. Просто Владимир, Володька. Только он тоже такой же, как раньше. Они перешли на другую сторону улицы. Постояли. Поговорили. Петра рассказала про Павла. Володя – про себя. Что это – он поехал на Дон. Лесами и полями, и встречными деревнями. Они решают добираться вместе. «Ничего личного», – понимает Володя. Долг и честь русского офицера. Когда революция и все смешалось. И никого другого рядом. Она – сестра его друга. А потом он берет ее за руку. Он думал, что ему все равно. Но все-таки – нет. Она была все та же Пелагея, Петра, Петя. А он был – Володя.

– Ты выйдешь за меня замуж?