Так дело и распадётся. Разве что местное полицейское начальство негласно по шапке получит за то, что допустили такой беспредел – да и то не факт. Однако если оно в доле – то переживут, перетерпят и сгладят углы в нужных местах. Не зря же местечковые боссы с большими звёздами свои проценты с темы получают? Времена, когда людям в погонах платили просто так, чтобы не замечали – давно закончились. Сейчас все между собой повязаны, на диктофоны записаны, на камеры сняты. Потому и будут стараться от чистого сердца; не за страх, а за совесть.

– Человек двадцать пять – тридцать, – прервал Юрий раздумья Иванова. – Смотря как считать. Если по головам – то тридцать. Если по положению – то двадцать пять. Те пятеро – они к охране поближе. Ну, я говорил… Если считать по желанию смыться – то девять. Оставшиеся, – он на всякий случай принялся загибать пальцы, помогая себе не сбиться, – шестнадцать. Весну ждут. Но подорвут с места вряд ли, – тут мужичок грустно вздохнул. – Изломанные они.

– Изломанные? – переспросил Серёга, не до конца понимая смысл, вложенный беглецом в это слово. – Что ты имеешь ввиду?

Собеседник потёр щёку, поёжился, помрачнел:

– Воля в них умерла. Иные уже там по два года живут. Всего боятся…

– И все такие, как ты, перекати – поле?

– Да. Кто откуда, но местных нет…

– А хозяева кто? – спросил Иванов, чтобы хоть что-то спросить. Чувствовал, что если сейчас замолчать, то будет ещё хуже, гадостней от услышанного, словно оно в нём вариться начнёт против его воли. Всё как он и думал…

Мужичок пожал плечами.

– Не знаю. На больших тойотах ездят. Бывают от силы раза три в месяц. Табличку у ворот приделали – общество ветеранов каких-то там служб. Одни заглавные буквы… Да только какие они ветераны? Сволочи и мироеды! А табличками прикрываются… Ещё орут много и с нами не разговаривают. Я как-то хотел таблеток попросить от головы, ну, чтобы разрешили выдать – так даже не глянули в мою сторону, будто я и не человек вовсе.

Почему-то верилось…

– И чем вы там, кроме макарон, занимаетесь? – бывший инспектор смотрел в окно, на снег и головы к собеседнику не поворачивал.

– Всем. В сезон – кольца бетонные делаем, заборы наборные опять же, из бетона, плитку всякую, тротуарную… Хватает работы. По зиме – сахар перефасовываем…

– Зачем? – Сергей не удержался, перебил Юрия.

– Так в мешках он сухой, в чистом весе, – не меняя интонации и не удивляясь, спокойно разъяснил тот. – А если его расфасовать по пакетам и увлажнить – до двадцати процентов в весе прибавляет. Была тонна – стала тонна двести. Ну и не досыпали, конечно, понемногу в каждый килограмм. Всё одно перевешивать никто не станет. Сахарок по сельмагам разойдётся, где его под запись разберут и быстренько используют по назначению. Верное дело, каждый день по машине в развоз отправляли. Только эту работу ещё заслужить надо. И сытый сидишь, и в тепле – почти счастье. Я, лично, не был. Я только на макаронах чуть-чуть, а, в основном, казармы за внутренним забором разбирал. По весне кирпичи, плиты, всякие балки тоже продадут куда-нибудь. Знающие люди говорят – на этой теме озолотиться можно.

Автобус тряхнуло на невидимой кочке, и беглец поморщился.

– Язык прикусил, – пожаловался он, чуть шепелявя.

Сергей понятливо кивнул и больше с расспросами не лез, лишь сказал напоследок:

– До города доберёмся – помогу. А заодно и сообщу, куда следует, про ваши мытарства. Там посмотрим, чем всё закончится.

На очередной остановке в автобус ввалились сразу четверо здоровых мужиков в одинаковых чёрных куртках с липучками для шевронов на груди и рукавах, одетыми прямо поверх обычной гражданской одежды. О чём-то пошептавшись с водителем, один из них – морщинистый, лет шестидесяти, плотный и с неприятно-цепким взглядом, зычно проревел на весь салон, сходу перебудив всех спящих: