– Ты сказала, что дважды отягчающие обстоятельства.

– Ага. Представляешь, он мой студент. До этого, лет семь назад, был у меня в группе в колледже.

– Офигеть!

– Мы любим шутить по этому поводу. Паше очень нравится принимать у меня зачет по какой-то вариации или фигуре. Смешно так важничает, оценки ставит. И на пересдачи приглашает. Любимая его фраза: «Ну, вижу, старались. Зачтено. Если хотите оценку «отлично», приходите завтра в 9.00».

– А в колледже вы как встретились? И как вообще выяснили, что знакомы?

– Да я его не помню почти. У него был пик танцевальной карьеры. Поэтому появился пару раз на лекциях, на соревнования пропал на месяц, потом вернулся – спал в основном на задней парте во время занятий. Зачет как-то сдал и исчез.

– Он узнал тебя, когда вы год назад встретились?

– Когда мы это обсуждали – говорит, что сразу узнал.

– А ты?

– А я поняла, что лицо знакомое. Но как именно и где мы пересекались – выяснили только когда в Москву на турнир поехали, и было достаточно времени, чтобы поговорить.

– И как тебе танцевать со своим студентом?

– Лена, он Pro. С хорошими физическими данными и одаренный педагогически. Мне есть за что его уважать, я не соревнуюсь и не спорю по поводу Танца – совсем. Зашла на сайт одной федерации, посмотрела его награды и места за семнадцать лет танцевальной карьеры – вполне сопоставимо с моими дипломами и сертификатами. Профессионально человек прошел уже большой путь, делится опытом доходчиво, выносит мои косяки и эмоциональные всплески терпеливо – мне достаточно, чтобы не меряться статусами, принимать его наставления со всем вниманием.

– Вот про всплески хотела тебя спросить. Ты в книге описываешь ваши ссоры и размолвки. Выглядят они как глубокие потрясения. Как вы через это проходите?

Я замолкаю. Меня снова отбрасывает в тяжелые воспоминания после новогодней отчетной вечеринки, когда казалось, что наступил конец моему присутствию в Танце. Поигралась четыре месяца и – хватит. Какой такой праздник жизни? Какие радости? Давай, возвращайся в свою юдоль страданий и скорби. Вытирай слезы и сопли травматикам. Собирай по кускам развалившиеся личности. И если бы Паша после той ужасной истории не написал или повел бы себя так, словно ничего не случилось – я бы просто больше не пришла на паркет. Рассказываю это Лене в подробностях, чувствуя, как эмоции опять подступают, затапливая все мое сознание.

– Итак, он сам написал?

– Видимо, почуял, что сильно наломал дров. И терпеливо принял мои возмущения. Предложил встретиться и поговорить. Хотя это, оказывается, против правил.

– А что, есть правило не разговаривать с клиентками?

– Есть правило не сближаться, никаких встреч за пределами клуба. Но нам нужно было как-то вне рамок наставник-ученица пообщаться, потому что были затронуты глубокие чувства. Ты же понимаешь, что после того, как я за два года двенадцать человек похоронила, у меня травма привязанности. Я вообще на людей вокруг и отношения с ними смотрела через призму «Это не навсегда», отпускала и сама всех отталкивала – лишь бы больше не чувствовать ту пустоту, что накрывала меня с уходом каждого – волна за волной.

– Да, моя девочка, я помню. Я не знаю, кого тебе было больнее потерять – институтскую подругу от онкологии или научного руководителя от сердечного приступа. Видишь, у меня все записано на жесткий диск и есть сохраненные копии. И я знаю, что ты уже даже не плакала, когда очередной раз кто-то уходил навсегда.

– Так нечем был плакать, Лена. Когда ты – просто комок боли и страха, что кого-то опять не станет, а надо – жить, действовать, учить, исцелять, вдохновлять. Работа тогда меня вытаскивала очень.