Запястье все еще дергает. Боль реальна! Она никуда не исчезла с пробуждением, а, напротив, становится сильней!

— Йархи! — хнычу, едва ворочая пересохшим языком.

Не зажигая свет, шарю ладонью по тумбочке. Хорошо помню, что бутылек с зельем, которое нам раздал Жак Даманн, где-то здесь. Отличная вещь! Я не пробовала, но остальные утверждают, что помогает прийти в себя после вечеринки любой степени тяжести. Устраняет похмелье, головную боль, синяки и ссадины, а также останавливает диарею, почесуху и простуду на начальных стадиях. Тонизирует, расслабляет, улучшает аппетит и сон…

Полезные свойства чудодейственного снадобья звучат в моей голове так отчетливо, словно бы сам Рыжий стоит рядом и перечисляет. То, что нужно, в общем!

Боль накатывает заново. Прекратив судорожные поиски, сворачиваюсь клубочком и подтягиваю колени к подбородку. Прижимаюсь губами к запястью. Дую на него, чтобы хоть как-то облегчить страдания. Ощущения такие, словно к руке привязали негашеную известь и окунули в воду. Метка горит и пульсирует. Мне нужно что-нибудь, чтобы не было так больно... Что-нибудь холодное… Кусочек льда?

Пережив очередную волну боли, снова пытаюсь нашарить зелье.

— Вездесущий, да что же это такое?!

Задеваю что-то небольшое, но увесистое. И стеклянное, судя по звону, с которым оно разбивается, упав на пол. Пахнет влагой и чем-то сладко-свежим. Такой знакомый до боли запах…

Речной берег, серебрящиеся в лунном свете цветы... Аминии! И Арес — уже здесь в комнате с забытым мной у реки букетом в руках. Смотрит на меня и улыбается, ставя их в вазу. Улыбаюсь ему в ответ…

Так это был не сон! Он приходил ко мне снова? Как романтично!

— А-а-а! — Песочные часы на моей коже красиво мерцают золотом, а жгут пламенем хаоса! Вытирая, брызнувшие из глаз слезы, хриплю надсаженным горлом: — Ну, ваше императорское… Ну удружил, Ридрих Ронн! Останешься ты вовсе без новых Лучей с таким подходом!

Неужели и остальным пришлось вчера не легче?

Получив небольшую передышку, возобновляю поиски.

Да где же это зелье противо-то, противо-се, противо-всешное? Если хоть от части страданий меня избавит, я кого-нибудь расцелую… Расцелую… Стоп!

Проигнорировав три первых щелчка пальцами, по четвертому у потолка наконец вспыхивают магические огоньки. На мгновение забыв о боли, с удивлением таращусь на разбросанные по полу осколки сине-зеленого стекла и цветы.

Ваза… Букет… Арес берет с тумбочки бутылек, нюхает и морщится. Бормочет, глядя в мою сторону: «Не вздумай принять эту гадость!»

Зелье Жака исчезает в кармане его штанов, а на тумбочку опускается… Колба с букетом!
Это вовсе не ваза, которой у меня попросту никогда не было, а самая большая колба из лабораторного набора. Кажется, я видела такую в гостиной у Гаса?

Дрожащими пальцами касаюсь губ, припухших и слегка растрескавшихся от жажды. Я уже дошла до такого состояния, что всерьез раздумываю, не попробовать ли лакать пролитую из колбы воду, если не доползу до графина в гостиной.

— Мамочки!

По моим щекам беспрерывно струятся слезы. Голова кружится, и в глазах двоится. Все, что мне удается, — это сползти с кровати на пол и сесть. Свет огоньков слепит даже через плотно сомкнутые веки, и я жестом приказываю им притухнуть. Уже понятно, что до гостиной я не дойду.

— Йокко! Йокко? — зову водянницу.

Пусть она меня напоит и, вообще, обольет. Может, станет легче. Но фамильяр не появляется. Водный дух меня словно не слышит.

И как это понимать? Может, Арес усилил охрану моей комнаты и перестарался?

— Элла, Гелла? Птиц! — зову всех по очереди.

Бесполезно.

Когда боль в очередной раз отступает, пытаюсь нарисовать малый круг призыва, но он гаснет раньше, чем я успеваю его завершить. Потому что я… Я не чувствую магию! То, что я раньше принимала за жестокое похмелье, на деле — магическое истощение. Уж очень похожие симптомы, немудрено перепутать. А значит, самой мне не справиться, требуется посторонняя помощь.