– Куда ты?

– Пойду прогуляюсь. Может, пойму наконец, что к чему. В Галерею зайду. Мне очень многое надо понять, Синг. Очень многое. За тем я и здесь.

Он взял со стола пачку, достал сигарету, закурил.

– Слишком поздно не приходи, – буркнул Синг, – мне сегодня пораньше надо лечь спать. И не нажирайся, пожалуйста, до такого состояния, как в прошлый раз. Вино не для этого придумали.

После Галереи Сергей отправился на пруд, кормить уток.

«Господи, как же все это похоже на сон», – думал он, шагая по гранитной набережной, отламывая и кидая в воду кусочки хлебного мякиша. Ведь они противоречат не только законам мироздания, они противоречат самой человеческой природе. Это же марионетки, фанатики! Государства у них нет никакого, о деньгах они и слыхом не слыхивали. Ни армии, ни полиции, а ведь ни войн и ни преступности. Тьфу ты, чушь какая! Утопия. Самая натуральная утопия. А они живут. Работают только потому, что нельзя не работать, не воруют, потому что не понимают, что такое воровство и зачем оно нужно. И никакого начальства, все идет само собой. А он-то, дурак, в поисках какой-то там свободы таскается из одного мира в другой, из одного тела в следующее, а она вот она, свобода! Но неужели, черт возьми, все так легко? Легко и глупо…

Он остановился и, широко размахнувшись, закинул остатки хлебного батона далеко в воду. И тут… до него дошло!

Развернувшись, он почти бегом бросился обратно в гостиницу. Только бы успеть. Эх, Синг, Синг…

Придя вечером с работы, Синг обнаружил на столе записку. Написано было неровно, словно второпях. А в самом конце надпись как-то странно обрывалась:

Бедный Синг, это как шахматы!

Шахматы без черных фигур и клеток. У вас просто нет выбора. И точки опоры тоже нет… Понимаешь?! Едва ли. Мне тебя жаль. Чисто по-человечески жаль, ты хороший парень…

Дальше шла неровная загогулина, от последнего слова к нижнему правому углу страницы.

– Что же это такое? – Синг недоуменно повертел листок в руках и уставился на неподвижное тело в углу. – Что ты имеешь в виду?

Ему никто не ответил…

…Первым из кабинета вылетел Балабанов. Красный, с перекошенным лицом, он пробежал через приемную и скрылся за портьерой. Следом за ним показался Навуфеев.

– Всё, – пискнул он, – подаю рапорт…

И, ни на кого не глядя, нырнул в ту же щель, что и Балабанов.

Ожидающие переглянулись, но никто не проронил ни слова. В наступившей тишине прогремел голос командора, усиленный в несколько раз мощным репродуктором, прикрепленным над дверью:

– Следующий!

Сергей поднялся.

– Ни пуха, – пихнул его в бок Степанцов и тут же опустил глаза, словно и не говорил ничего.

Сергей откашлялся, переложил папку в левую руку и, тряхнув головой, решительно шагнул внутрь. Кабинет оказался гораздо больших размеров, чем это можно было предположить. По правую сторону тянулись книжные стеллажи, слева – три огромных окна, полуприкрытых бронированными жалюзи. Командор восседал за большим Т-образным столом, выглядывая из-за него, словно солдат из окопа. За спиной у него помещался государственный флаг, а рядом, под стеклянным колпаком, лежало что-то очень похожее на старую фронтовую каску.

– Садитесь, – хмуро предложил он.

Командор оказался сухим и сморщенным. Совсем не таким, каким его изображали плакаты на улицах и картины в казармах.

– Благодарю вас. – Сергей кивнул, пересек комнату и уселся на предложенный ему стул.

Несколько минут помолчали. Сергей с нескрываемым любопытством рассматривал командора, а тот, насупившись и барабаня по столу пальцами, изучал какие-то документы.

– Ну, – сказал он наконец, откладывая бумаги в сторону и удостаивая своего собеседника взглядом, – с чем вы ко мне? Только быстрее, коротко и по существу.