Я оставил Марго и Васю хлопотать вокруг потерявшей часть своей энергии и тайн Светланы и удалился, спеша на помощь своему нуждающемуся. Когда я просочился в «нашу» комнату, Мартин молча лежал на полу навзничь, закрыв глаза.

– Эй, – бодро воскликнул я, – призраки не так помирают!

– Я и не собирался, – Мартин открыл глаза и сел.

– Рад слышать, – сказал я и пристроился рядом с Мартином, положив руки ему на плечи, – не хотелось бы мне остаться без партнёра в самом начале года.

– Что ты делаешь? – с недовольством спросил Мартин, но не отстранил меня.

– Извиняюсь за то, что протащил тебя сквозь кирпич, предварительно не научив с ним обращаться, – ответил я, – и если ты внимательно посмотришь на свои ссадины, то увидишь, что я очень сильно извиняюсь.

Мартин уставился на ранения, появившиеся на его теле после «кирпичного путешествия», и через короткое время удивлённо сказал:

– Они исчезают!

– Конечно, исчезают, – хмыкнул я, – я тебя покалечил, я тебя и починю, будешь как наш замок.

– В каком смысле? – не понял Мартин.

– Новенький, – улыбнулся я, – радуйся, нам достался абсолютно новый замок!

– И что? – пожал плечами Мартин, сбив передачу энергии.

Я встряхнул руками и снова пристроил их у Мартина на плечах.

– Не шевелись! – потребовал я, и продолжил, – И то! До нас тут никто не работал, и у замка нет никакой призрачной истории, которой бы нам пришлось придерживаться, если бы она была.

– Всё равно не понимаю, – плечи Мартина остались на месте, но он покачал головой.

Так как латание дыр подошло к концу, я проигнорировал нарушение моего требования не шевелиться и неспособность Мартина выражать эмоции исключительно вербально. Со всем этим можно было разобраться позже, по мере наступления необходимости в таких разборках, поэтому я снял руки с плеч моего ученика и расположился как можно удобнее для приятной беседы о замковых традициях.

– Каждый замок имеет свою легенду о привидении или привидениях, которые в нём водятся, – сказал я, – и эти привидения из века в век ведут себя одинаково. Одни пугают жильцов замка завываниями, другие регулярно устраивают бардак в одном из помещений, третьи по ночам бренчат на музыкальных инструментах, четвёртые рисуют дурацкие знаки, имитируя кровавые надписи, те, кому совсем лень что-либо придумывать, просто слоняются по замку в длиной белой ночной рубашке.

– А нельзя слоняться в ночной рубашке и завывать одновременно? – спросил Мартин.

– Можно, но только если до тебя сотни призраков в этом замке слонялись и завывали, – объяснил я, – у каждого замка есть своя история и ей нужно следовать. Если бы в нашем замке, допустим, все призраки до нас поганили зеркала, изображая на них странные рисунки, пришлось бы добывать аналогичное красящее вещество и продолжать их художества.

– Но почему?! – не понимал Мартин.

– В основном – чтобы не разжигать людское любопытство и не давать людям повода всерьёз заинтересоваться призраками. Например, благодаря нашей традиции не менять форму внешнего проявления призрачной жизнедеятельности в каждом конкретном замке, люди думают, что один и тот же призрак живёт в одном замке веками, не подозревая о том, что большая часть замков ежегодно меняет невидимых им соседей. Люди понятия не имеют, как устроена наша жизнь, и мы не даём им причин думать, что призрак это что-то большее, чем смутное видение или непонятные звуки по ночам. Мы держим под контролем всё, что люди могут узнать о нас, живя вместе с нами, и следим за тем, чтобы им доставались лишь крохи нашей жизни, вроде разбитой посуды и переставленных предметов мебели. Интерес к таким мелочам не может продержаться долго, слишком уж они незначительны на фоне всего того, что ежесекундно происходит в людском мире, поэтому всех людей, кто обращает на них пристальное внимание, остальные поднимают на смех и не принимают всерьёз.