И всё-таки смоленские, черниговские, рязанские гости неизменно стремились в Булгарию, ибо там, в стольном Биляре и не стольном Булгаре, пересекались все основные торговые пути того времени: Византия и Кавказ, Индия и Китай, Средняя Азия и Персия, Западная Европа и Скандинавия.

Проще говоря, на булгарских рынках было всё!

Мустафу провожал Трофим.

– Друже, брате, – говорил он горячо, – да останься ты у меня хоть на седьмицу, а?

Тут же спохватился:

– Ну, не на седьмицу, так хоть на пару деньков? Отдохнёшь маленько, в себя придёшь толково, чтоб перед родичами своими предстать по-человечьи.

– Нет, хочу, чтобы меня видели таким, каким меня сотворила неволя, – отвечал Мустафа. – Не стану лукавить… К чему это?

Он робко похлопал Трофима по плечу.

– Да, христианин, ты действительно стал мне братом и даже больше брата! Радуюсь, что ты в таких новых одеждах, что сам князь рязанский обещал тебе трудную службу. Радуюсь многократно!.. Но я уже почти дома. Пять лет, дорогой Трофим, пять долгих лет! – повторил проникновенно. – Боюсь, что меня похоронили и оплакали, а моя верная Айгуль стала вечной вдовой. Прости, мой друг, мой брат, мы ещё увидимся.

Он поклонился Трофиму, прижав руку к сердцу.

– Да чего уж там, – расстроенно пробормотал рязанец. – Айда найдём главного.

Им указали на середину каравана, на крытый расписной возок.

В нём дремал широкий булгарин с толстым лицом и двойным подбородком.

Друзья отметили, что, даже дремля, он оставался важным.

– Господин, – обратился к нему Мустафа.

Булгарин быстро открыл глаза.

– Уважаемый, меня зовут Мустафа, я ваш земляк. Пять лет был в половецком плену, теперь хочу вернуться на родину, в наш Великий город.

Теперь Трофим не понимал почти ничего, ибо язык общения невольников и булгарский существенно различались.

– Ты кто? – спросил купец. – Кто был до пленения в Великом городе?

– Я – гончар, господин! – с жаром отвечал Мустафа. – У меня был свой горн в Гончарном квартале, во Внешнем городе, у самой Билярки.

– Во Внешнем городе – это хорошо. А кто теперь владеет твоим горном?

– Я надеюсь, что с моим горном всё в порядке. Вместо себя я оставил родного брата жены – Рустама.

– Мастера Рустама знают все в Великом городе Биляре! В том числе и я. Он – уважаемый человек.

– Господин, – обрадовался Мустафа, – а про его сестру Айгуль ты ничего не знаешь?

– Нет, ничего, – подумав, ответил купец. – Совсем ничего.

Потом посмотрел в начало каравана и зычно дал команду на отправление.

– Садись, гончар, рядом. Дорога будет длинной, длинной и тоскливой. Хочу услышать твои рассказы о неволе, о половецких нравах и обычаях, я – любознательный. Ты там был, познал их, теперь едешь домой. Аллах велел помогать ближнему.

– Прощай, брат! – крикнул Мустафа. – Свидимся ли?

– Уверен, что свидимся, брат! Прощевай…

Трофим помахал рукой и скрылся в толпе провожающих и любознательных.

– На каком языке ты говорил с урусом?

– Мы вместе были в неволе. Он – дружинник рязанского князя. А язык…

И Мустафа стал объяснять, что колодникам из разных стран надо было как-то общаться…

Купец удивлялся, много расспрашивал, на что-то громко возмущался и даже сжимал кулаки, где-то смеялся.

Потом стал сам рассказывать, оказался словоохотлив.

Мустафа с удовольствием слушал. Он вновь и вновь погружался в переливы родного языка, наслаждался его звучанием и поражался, до чего же он, простой гончар, любит язык своей родины.

Тихо поскрипывали колёса телег, шуршали ветви деревьев, лениво перекликались возницы.

Иногда подбегали слуги, стражники, спрашивая то совета, то разрешения.

Купец со всеми общался ровно и благожелательно, ни на кого не ругался, не шумел.