[20], поскольку роль Маргариты после ее недавнего триумфа ей запрещена. И я попрошу вас не занимать мою ложу ни сегодня, ни в последующие дни. Заканчивая это письмо, не могу не признаться вам, как неприятно я был удивлен в последнее время, придя в Оперу, узнав, что абонемент на мою ложу был продан по вашему приказу.
Я не стал протестовать, во-первых, потому что не люблю скандалы, а во-вторых, потому что подумал: может, ваши предшественники, господа Дебьен и Полиньи, которые всегда были ко мне добры, забыли перед уходом рассказать вам о моих маленьких причудах. Однако я только что получил ответ от господ Дебьена и Полиньи на мою просьбу объясниться – ответ, который доказывает мне, что вы ознакомлены с пунктами инструкции и, следовательно, посмеялись надо мной самым оскорбительным образом. Если вы хотите, чтобы мы жили в мире, вам не следует начинать с того, чтобы отнимать у меня мою ложу!
После этих небольших наставлений, мои дорогие директора, остаюсь вашим скромным и покорным слугой.
Призрак Оперы.
К этому письму прилагалась вырезка из колонки личных объявлений в «Театральном ревю», где значилось следующее:
П. О.: Р. и М. непростительны. Мы предупредили их и оставили им Вашу инструкцию. С уважением!
Едва Фирмин Ришар закончил чтение, как дверь его кабинета открылась и перед ним появился Арман Моншармин с точно таким же письмом. Они посмотрели друг на друга и расхохотались.
– Итак, шутка продолжается, – заключил Ришар, – но она перестает быть забавной!
– Что они хотели этим сказать? – спросил Моншармин. – Неужели Дебьен и Полиньи думают, что раз они были директорами Оперы, то могут требовать предоставлять им ложу до конца жизни?
Ибо как для первого, так и для второго не было никаких сомнений в том, что двойное послание было результатом шутливого сотворчества их предшественников.
– У меня нет ни малейшего желания позволять и дальше себя разыгрывать! – объявил Ришар.
– Это довольно безобидно! – возразил Моншармин. – Собственно, чего они хотят? Ложу на сегодня?
Фирмин Ришар приказал секретарю прислать билеты в ложу № 5 первого яруса господам Дебьену и Полиньи, если она еще не зарезервирована.
Она оказалась свободной. Дебьен жил на углу улицы Скриба и бульвара Капуцинов, а Полиньи на улице Обера. Оба письма Призрака Оперы были отправлены из почтового отделения на бульваре Капуцинов. Это заметил Моншармин, осматривая конверты.
– Хорошее наблюдение! – оценил Ришар.
Они пожали плечами и выразили сожаление, что люди такого почтенного возраста все еще развлекаются детскими забавами.
– Все-таки они могли быть повежливее! – заметил Моншармин. – Ты видел, как они отозвались о Ла Карлотте, Ла Сорелли и маленькой Жамме?
– Ну что ж! Дорогой мой, эти люди во власти болезненной ревности! Удивительно – они зашли так далеко, что заплатили за небольшую переписку в «Театральном ревю»!.. Неужели им больше нечего делать?
– Кстати! – снова заговорил Моншармин. – Похоже, они очень заинтересованы в маленькой Кристине Даэ…
– Ты не хуже меня знаешь, что у нее репутация целомудренной девушки! – ответил Ришар.
– Мы очень часто имеем фальшивую репутацию, – возразил Моншармин. – Вот у меня – разве нет репутации знатока музыки? А ведь я не отличу скрипичный ключ от басового.
– Успокойся, у тебя никогда не было такой репутации, – заверил его Ришар.
После этого Фирмин Ришар приказал швейцару пригласить артистов, которые уже в течение двух часов бродили по большому коридору в ожидании открытия директорской двери – той двери, за которой их ждали слава и деньги… Или увольнение.
Весь оставшийся день прошел в обсуждениях, переговорах, подписаниях или расторжениях контрактов. Поэтому можете мне поверить: в тот вечер – 25 января – оба наши директора, уставшие от тяжелого дня, полного гнева, интриг, рекомендаций, угроз, протестов, заверений в любви, ненависти… оба они легли спать пораньше, даже не испытывая любопытства, чтобы заглянуть в ложу № 5 и узнать, пришлось ли Дебьену и Полиньи по вкусу представление. После ухода прежнего руководства в театре велись ремонтные работы, и Ришар приложил немало труда, чтобы спектакли в это время не прекращались.