И вот уже съёмки фильма в полном разгаре, а самое сложное Глеб оставил напоследок – некоторые эпизоды требовали длительной подготовки с участием костюмеров, декораторов и других специалистов в своём деле, без которых невозможно создать хороший фильм.

Всё началось во время съёмок «Великого бала у сатаны». Вдруг где-то на заднем плане появился силуэт, который никак не вписывался в мизансцену.

– Почему посторонние в кадре? – вскричал Глеб.

– Где? – отозвался оператор.

– Да вон там, на заднем плане, у колонны.

– Там только двое голых негров в белых тюрбанах, – в подтверждение своих слов оператор ткнул пальцем в дисплей видеокамеры.

Но Глеб настаивал на своём:

– Ну как же нет? Вон, в пальто и в шляпе…

Что делать, ассистент режиссёра, расталкивая массовку, бросился наводить порядок. Но вскоре вернулся и в смущении развёл руками:

– Нет там никого. Только те, что в ведомости на зарплату. А пальто никому из них не выдавали, потому как в реквизите на сегодняшний день оно не значится. Только фраки для актёров и набедренные повязки для актрис.

Такого с Глебом прежде не случалось – вполне могли возникнуть идеи, которые никому другому не пришли бы в голову, но чтобы так, то есть чтобы видеть то, чего никто кроме него не видит, – это уже нечто запредельное.

Что делать? Глеб подозвал второго режиссёра:

– Ладно, общий план доснимайте без меня, а я пойду немного отдохну, – и как бы в оправдание: – Видимо, глаза устали, чёрт-те что мерещится.

Только прилёг на диван в комнате для отдыха, как прибежала Алина, в чём была, то есть в халатике на голое тело:

– Глеб! Что с тобой? Давай смеряю тебе давление…

– Не надо! Всё в порядке.

– Женя говорит, будто ты видишь то, чего на самом деле нет. Может, у тебя галлюцинации?

– Так ведь оператор смотрит через объектив, а я вижу реальную картину.

Подобная логика вряд ли кого-то убедит, но Алина решила подыграть – спорить с болезным ни к чему, только хуже будет:

– В этом нет ничего удивительного. Ты как автор сценария и режиссёр обязан проникнуть в самую суть «закатного романа», потому и видишь то, что другие не в состоянии разглядеть.

У Глеба своё мнение на этот счёт:

– В том-то и дело, что истина доступна только самому Булгакову. А это виде́ние – знак, указание на то, что я так и не сумел разобраться в его замысле, – и дальше, тяжело вздохнув, Глеб как бы подвёл огорчительный итог: – Съёмки придётся остановить.

Алина в ужасе:

– Глеб, это невозможно! Разбирать декорации, массовку отправлять по домам… Ведь уйма сил потрачена на фейерверки и другие спецэффекты! А потом всё сызнова? Да знаешь ли ты, сколько времени уходит на макияж для этой сцены? А гробы, все эти ходячие скелеты куда девать, за ночь всё растащат. Оркестр в полтораста музыкантов снова приглашать… Неужели ты не понимаешь, что Несвятский тебя с потрохами съест?

Глеб только пожал плечами:

– Если снять этот фильм мне не суждено, пусть так оно и будет. А халтурить не стану, даже если Несвятский подаст на меня в суд, чтобы компенсировать убытки, – потом, видя, что на глаза Алины навернулись слёзы, попытался успокоить: – Есть у меня предчувствие, что к завтрашнему дню найду нужное решение. Скажи всем, чтобы к десяти утра всё было готово.

– Ты уверен?

– Да.

Как правило, озарение случается, когда его совсем не ждёшь, однако в этом случае совсем не так, поскольку слишком многое поставлено на карту. Один день простоя ему простят, а если с поиском решения затянет, через неделю продюсер найдёт другого режиссёра, и тут даже Водопоев не поможет.

Так что же делать – заново перечитать московские главы? Но Глеб их знает почти что наизусть, и маловероятно, что за несколько часов обнаружит то, до чего за полвека булгаковеды не додумались. В итоге решил прогуляться по тем заповедным уголкам Москвы, которые так или иначе связаны и с романом, и с биографией Булгакова. А начал с дома на Большой Садовой, где располагалась «нехорошая квартира», затем прошёл по Малой Бронной мимо Патриаршего пруда, и вот уже, миновав Никитский бульвар, добрался до Арбатской площади.