Гвидо подавил резкое желание схватить Марию за плечи, чтобы она уже обратила на него внимание. Но он не сдвинулся с места и отвел взгляд от ее нежного лица. Ладонь Алексия выпустила эфес кинжала. Гвидо задумался – вот уже месяц он добивается внимания княжны, но нисколько не преуспел в этом. Как же он выполнит поручение отца? «Страсть, страдание – тот же звук», – прошипел он себе под нос строчку из сонета Петрарки.

– Прошу меня извинить, – громко сказал он, гибким движением вскочил на ноги, поклонился детям князя и быстрым шагом покинул их общество.

Мария проводила изумленным взглядом убегавшего Гвидо – до этой минуты он был нежен и деликатен, играл на мандолине, читал стихи Данте, Петрарки, Кавальканти – поэта нового сладостного стиля, воспевающего чистую возвышенную любовь. Мария уже начала задумываться о будущем с Гвидо, но он недостаточно высокого происхождения, чтобы составить пару высокородной феодоритской княжне.

– Алексий, я хочу вернуться домой, – вздохнув, сказала она брату.

Вечером того дня Мария не могла уснуть – её измучили мысли о будущем: кого ей выберет в мужья отец? Пусть бы претендент на её руку был похож на Гвидо.

Мария в легком белом домашнем платье стояла у парапета башни, её взгляд скользил по привычным окрестностям родного города. В свете ущербного месяца леса, окружившие Феодоро, казались темным облаком, опустившимся на землю, поверхность озера у подножия горы была схожа с шелковистой поверхностью отшлифованного малахита, как колонны во дворце константинопольских базилевсов.

Ночная тишина окутала дворец и всю гору Феодоро. Мария любила такие мгновения полного безмолвия после шумного суматошного дня. Она чувствовала в эти минуты, что душа её воспаряет к Господу в горние чертоги. Почти то же самое она ощущала, глядя на Феодорийскую святыню – чашу, вывезенную её отважным предком из горящего Константинополя.

Когда у её лица возникло чужое лицо, девушка мгновенно выхватила кинжал и приняла боевую стойку. Феодорийская княжна дорого продаст свою честь и жизнь!

– Не бойтесь, сладчайшая Мария, – раздался знакомый голос, и в ночном пришельце девушка с изумлением узнала Гвидо Фальконе.

– Я не боюсь, – ответила она. – Чего мне бояться в доме моего отца?

– Могу ли я припасть к вашим стопам, несравненная принцесса? – спросил Гвидо, держась одной рукой за канат, перекинутый за один из зубцов парапета башни.

– Вы можете встать рядом со мной, но припадать к моим стопам – совершенно лишнее, я не статуя вашей Мадонны, – сказала Мария.

Генуэзец легко перемахнул парапет башни и поклонился княжне.

– Мне отчаянно нужно поговорить с вами, синьорина, – нежно произнес он, пытаясь заглянуть в глаза княжны.

– Слушаю вас, мессир Фальконе, – ровным голосом, не выдававшим трепет её сердца, ответила она.

– Я люблю вас, – выдохнул Гвидо. Она только опустила ресницы, чувствуя, как слова нежного признания растекаются по её коже сладким медом.

– Обратитесь к моему отцу, синьор Фальконе, – ответила она. – А теперь оставьте меня.

Её голос был ясен и тверд. Гвидо поклонился и исчез. Колени Марии подогнулись, кинжал выпал из вспотевшей руки, и девушка опустилась на холодные каменные плиты плоской крыши башни.

Как ей теперь жить, услышав признание красивого юноши? Но что скажет её отец? Разве может наследница княжества Феодоро разделить судьбу с незнатным чужеземцем?

Гвидо вернулся в покои, выделенные генуэзскому посольству. Первый шаг в обольщении неприступной княжны он сделал. Интересно, это первое признание в любви, которой услышала княжна? С хищной улыбкой он упал на мягкое ложе и поклялся себе совратить княжну не позднее грядущего полнолуния. Мария привлекала его так же как сакральная чаша – святыня феодоритов. Она охраняет эту землю, даёт этим людям благоденствие, процветание и силы для защиты родной земли. Чтобы распространить сюда влияние генуэзцев, надо лишить феодоритов их святынь: похитить чашу, обесчестить княжну. Но как до неё добраться? За месяц, проведенный здесь, генуэзцев даже не пустили в дворцовую церковь, но с княжной Гвидо уже поговорил наедине. Горячая кровь билась в висках генуэзца – если Мария не отдастся ему добровольно, он ее похитит, ее и чашу.