Тем временем, телеги продолжали двигаться через территорию замка, и вскоре, миновав его мощеные улочки, выехали на тропу, с обеих сторон от которой расположились зеленеющие луга. А затем, показались домики – одноэтажные, с соломенной крышей на них. Вокруг них расположился невысокий забор. Наконец, телеги остановились. Пленниц тут же стали доставать оттуда – словно мешки, по – прежнему грубо, резко. И ту же, следом, женщинам начали перерезать веревки на запястьях. Леа не сдержала облегченного вздоха, когда ее руки, наконец, освободились. Кожа под веревками сильно покраснела и болела, выглядя некрасиво, но это сейчас мало волновало девушку.

Один из воинов что-то крикнул, да так громко, что Лее показалось, что она оглохла. На его крик из одного из домиков вышла высокая, крупная женщина. Ее седые волосы, заплетенные в две тугие косы, были прикрыты чем-то наподобие платка – он был закреплен сверху костяными заколками. Окинув пленниц внимательным взглядом серых глаз, женщина на ломаном, но все же, знакомом языке, произнесла:

– Я – Бренда. Вас пощадили, и не убили. Теперь каждая из вас будет служить нашему народу. Отныне, ваша работа будет в том, чтобы шить вещи и чинить их. Если вы будете делать это на совесть, то не останетесь без крова и хлеба, если же вздумаете бунтовать, то вас уже не пощадят. Вам понятно?

Пленницы кивнули головами, со страхом и интересом глядя на Бренду. Та, кивнув им в ответ, указала рукой в сторону домов.

– Размещайтесь. Отныне, вы всего лишь слуги.

Леа задрожала, услышав эти слова. Все же, она была дочерью Фредека, правителя. Ей был непросто принять изменения, однако здравый смысл победил – быть прислугой, все же, значительно лучше, чем рабыней одной из этих чудовищей. Тут же, в памяти Леи всплыло лицо того воина, она будто снова ощутила его грубые прикосновения. Под ложечкой тот час засосало от страха. Девушка сжала кулаки – ну уж нет! Прислуга – так прислуга, она с честью примет свою судьбу!

Леа потерла уставшие глаза – маленькая лампадка, что стояла на широком столе, скудно освещала рубаху, которую девушка зашивала. Царившая кругом полутьма, желание спать – и вот уже пальцы Леи, некогда ловкие, но не этим поздним вечером, уже несколько раз поранились об иглу. Девушка, сделав последний стежок, убрала швейные принадлежности в незатейливую шкатулку. Затем медленно опустилась на узкую кровать, размещенную возле дальней от стола стены. Прямо напротив на стене находилось небольшое окно. Ласковый ветерок колыхал полупрозрачные занавеси, донося до Леи аромат цветов, свежескошенной травы и недавно испеченного хлеба.

Желудок девушки болезненно сжался – нет, она была неголодна, и поела достаточно – чечевичную похлебку. Но, привычная к более изысканной пищи, даже к тому же пшеничному хлебу, Леа испытывала некое желание вновь поесть его. Она грустно улыбнулась своему ходу мыслей – об этом ли стоит думать? Она жива, не изнасилована – и – слава Богу.

Уставшая, девушка снова прокрутила в голове события уходящего дня – их приезд в замок, знакомство с Брендой, купание в чане с водой, переодевание в платье из грубой, гречишного оттенка, ткани. После – обед, а затем работа до самого вечера, ужин и снова работа.

Бренда обладала спокойствием довольной жизнью медведицы. Все приказы-просьбы она раздавала четко, без каких-либо эмоций, относясь к прибывшим тридцати пленницам ровно, не выделяя никого из них. Высокая, крупная, Бренда, подобно скале, возвышалась над женщинами, когда те уселись за столы, дабы приступить к работе. Она молчаливо наблюдала за их действиями, но если что-то не нравилось ей, возвещала об этом довольно грубым голосом.