Однако у дома одной из активисток Бабсовета даже Лёкин пыл поугас. Неожиданно свернув с дороги в кусты сирени, она прошептала:

– Помнишь, как мы купаться без спроса пошли, а она дедушке рассказала?

Поскольку маневр сестрицы я повторила с точностью синхронистки, то также тихо ответила:

– Помню. Нас неделю потом никуда не выпускали. Даже на Сашкин день рождения.

– А как я на свидание с Витькой пошла, а она маме доложила?

– Этого мне не забыть никогда.

– А мне-то как? До сих пор задница от ремня болит.

– Да, тетка у нас суровая.

– Нормальная.

– Утром она тебе с ним видеться запретила, а вечером уже Степанова звонит. Разозлилась она тогда – мама не горюй.

– А нечего запрещать было, – вспомнив былое, обиделась Лёка. – Мне Витька, между прочим, не так уж и нравился. Пока у любви нашей препятствий не возникло.

– Любовь всего два свидания и длилась, – хохотнула я.

– И это, кстати, героизм в чистом виде. Ни одна женщина его больше, чем час не вытерпит. А я два вечера, чтобы маму позлить, на него убила.

– Вот и дозлилась.

– Если бы всякие не стучали, все бы обошлось.

– Ему не меньше твоего тогда попало.

– Он мужик, значит, по штату терпеть положено. А помнишь…

– Мы так до пенсии вспоминать будем, – фыркнула я. – Не похоже, что она в доме. Может, к внукам уехала?

– Хорошо, если так…

Решив, что настала моя очередь быть храброй, я вылезла из кустов и зашагала по дороге. Лёка поспешила следом, ухватив меня за руку, чтобы было не так страшно.

Дом Степановой мы миновали без приключений, но, только свернув на тропинку к бору, смогли вздохнуть с облегчением.

Призрачное озеро встретило ровной гладью прозрачной воды и золотом песчаного берега. Все наши вещи лежали в том же порядке, что мы их бросили. Переглянувшись с Лёкой, мы расхохотались. Смеялись долго и от души, а затем бросились в воду наперегонки.

События вчерашнего хмельного вечера казались несуразными и нелепыми, а мы себе дуры-дурами.

Растянувшись на песке, Лёка щурилась на солнце. Я блаженно потянулась и сказала:

– Как думаешь, он ее любил?

– Гусар купчиху? – сразу догадалась Лёка. – Надеюсь, что так. Иначе это уж как-то совсем обидно. Она утопилась из любви к нему, а ему и дела нет.

– Еще неизвестно, сама ли она утопилась или ревнивый муж помог.

Обхватив коленки ладошками, сестрица задумчиво посмотрела на противоположный берег. Я проследила ее взгляд.

На противоположном берегу возвышался величественный холм, заканчивающийся крутым обрывом у самого озера. На макушке холма красовался особняк никому неизвестного нувориша. Вернее, красовалась только крыша, так как за высоким забором и кронами сосен дома видно не было.

Но это сейчас, а когда-то и сам холм, и озеро, и все окрестные земли принадлежали совсем другому человеку.

Давным-давно жил да был в сих краях славных купец Севастьянов. И не простой, а первой гильдии – богатейший человек. Никто толком не помнит, когда это было – ни то в девятнадцатом, ни то начале двадцатого века.

Одно точно, прикупил он в Великом княжестве Финляндском землицы и построил дворец в миниатюре. С садами, парками, фонтанами и озером.

Ныне это озеро общественное, а тогда ходила по его берегу лишь купеческая жена и томно вздыхала о запретной, но сладостной любви своей к некоему гусару.

Была купчиха, звали ее ни то Софья, ни то Прасковья, хороша собой необыкновенно и младше мужа на двадцать с лишним лет. В какой-такой подворотне, то есть на каком пути, повстречался ей сей гусар и чем приглянулся неизвестно, но делиться купец не любил – это точно. Посему увез женушку подальше от столицы с ее соблазнами и балами и запер понадежнее.